Я бачив дивний сон. Немов передо мною
Безмірна, та пуста, і дика площина,
І я,прикований ланцем залізним, стою
Під височенною гранітною скалою,
А далі тисячі таких самих, як я.
У кождого чоло життя і жаль порили,
І в оці кождого горить любові жар,
І руки в кождого ланці, мов гадь, обвили,
І плечі кождого додолу ся схилили,
Бо давить всіх один страшний якийсь тягар.
У кождого в руках тяжкий залізний молот,
І голос сильний нам згори, як грім, гримить:
"Лупайте сю скалу! Нехай ні жар, ні холод
Не спинить вас! Зносіть і труд, і спрагу, й голод,
Бо вам призначено скалу сесю розбить."
І всі ми, як один, підняли вгору руки,
І тисяч молотів о камінь загуло,
І в тисячні боки розприскалися штуки
Та відривки скали; ми з силою розпуки
Раз по раз гримали о кам'яне чоло.
Мов водопаду рев, мов битви гук кривавий,
Так наші молоти гриміли раз у раз;
І п'ядь за п'ядею ми місця здобували;
Хоч не одного там калічили ті скали,
Ми далі йшли, ніщо не спинювало нас.
І кождий з нас те знав, що слави нам не буде,
Ні пам'яті в людей за сей кривавий труд,
Що аж тоді підуть по сій дорозі люди,
Як ми проб'єм її та вирівняєм всюди,
Як наші кості тут під нею зогниють.
Та слави людської зовсім ми не бажали,
Бо не герої ми і не богатирі.
Ні, ми невольники, хоч добровільно взяли
На себе пута. Ми рабами волі стали:
На шляху поступу ми лиш каменярі.
І всі ми вірили, що своїми руками
Розіб'ємо скалу, роздробимо граніт,
Що кров'ю власною і власними кістками
Твердий змуруємо гостинець і за нами
Прийде нове життя, добро нове у світ.
І знали ми, що там далеко десь у світі,
Який ми кинули для праці, поту й пут,
За нами сльози ллють мами, жінки і діти,
Що други й недруги, гнівнії та сердиті,
І нас, і намір наш, і діло те кленуть.
Ми знали се, і в нас не раз душа боліла,
І серце рвалося, і груди жаль стискав;
Та сльози, ані жаль, ні біль пекучий тіла,
Ані прокляття нас не відтягли від діла,
І молота ніхто із рук не випускав.
Отак ми всі йдемо, в одну громаду скуті
Святою думкою, а молоти в руках.
Нехай прокляті ми і світом позабуті!
Ми ломимор скалу, рівняєм правді путі,
І щастя всіх прийде по наших аж кістках.
От снежных вершин опускался туман,
От рек и озер поднимался пар.
По деве святой я сходил с ума –
Она принесла мне себя, как дар.
Мы шли по полянам и по горам.
Мы в море купали веселый смех
Она улыбалась моим дарам,
А я ей дарил то песок, то снег.
Чтоб выстроить замок, разбил часы
И строил его на морском берегу.
Чтоб снег раздобыть – на вершине стыл
И ветер выл у меня в долгу
Но вечного нет ничего под луной
И вскоре судьба нанесла удар –
Песок смыло пенной морской волной,
А снег по весне превратился в пар.
Но дева святая любила меня
И знала, что я ничего не знал.
И стыла в груди у нее полынья,
И руки камина огонь лизал.
От звона плавились колокола
И струны резали черный гриф.
Я пел ей любовь, а она спала.
Я пел и не знал, кто прав, кто лжив.
Я чем-то обидел ее любовь,
Я в чем-то любовью ее пренебрег;
И святость с нее как рукой сняло,
И, став простым смертным, заплакал бог.
И стала она молиться ему,
А он – бессильно смотреть с креста.
А я уходил от креста во тьму,
Укромные зная во тьме места.
Она замаливала грехи –
Грехи слезами текли с нея
И был удостоен ее руки
Не я, не я, не я, не я!
Не я поведу ее к алтарю
И в церкви не будет моей ноги,
Но помни, господи, я говорю:
Вернется все на свои круги.
Святая дева любит меня
И я люблю ее, но мосты
Давно сожжены, и рисую я
Кресты, кресты, кресты, кресты!
Глодал мою душу могильный червь
И песня удавкой мне горло жгла,
Дробил на осколки мне кости нерв.
Любовь, умирая, во мне жила!
Когда приходила за мною смерть,
Я ей наливал и она пила,
Пьянела и сны отправлялась смотреть –
Креплёней вина моя кровь была.
Я спирт допивая, не понимал,
Что с гостьей происходило моей
И тщетно невнятному зову внимал –
Зов звал не меня, не меня за ней.
И я умирал на кресте по ночам,
И я воскресал по утрам на кресте,
И было моим тяжело плечам,
И зло ураган надо мной свистел.
И я просыпался, как идиот,
И, как идиот, на судьбу пенял.
Ведь знал же, что смерть по пятам идет.
Что дева святая забыла меня!
Было душно от жгучего света,
А взгляды его — как лучи.
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Наклонился — он что-то скажет...
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застил туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся,
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся —
И загадочных, древних ликов
На меня поглядели очи...
Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его — напрасно.
Отошел ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно.
Как лист увядший падает на душу
Рождая стих, испепеляя страх.
Как летний ливень, что шумит в горах,
Как голос песни, рвущейся наружу,
Как лунный свет, сгорающий в кострах.
Мятежный дух, непобедим и прав
Как сам огонь, неугасим и светел
Иду вперед, один на целом свете
Глухой тропой среди цветов и трав
И путь мой знает лишь попутчик – ветер.
Как лист увядший, рассыпаясь в прах,
Чтобы родился новый, юн и зелен,
Мой гордый дух в моем уставшем теле
Смиренный, на подрезанных крылах
Умрет в тиши, опустошен и тленен.
Зерно искры хранит холодный пепел.
Обманут я – за море принял лужу.
Иду назад я, никому не нужен
И валит с ног попутный прежде ветер –
Как лист увядший падает на душу.
НЕДОРАЗУМЕНИЕ
Она была поэтесса,
Поэтесса бальзаковских лет.
А он был просто повеса,
Курчавый и пылкий брюнет.
Повеса пришел к поэтессе.
В полумраке дышали духи,
На софе, как в торжественной мессе,
Поэтесса гнусила стихи:
"О, сумей огнедышащей лаской
Всколыхнуть мою сонную страсть.
К пене бедер, за алой подвязкой
Ты не бойся устами припасть!
Я свежа, как дыханье левкоя,
О, сплетем же истомности тел!.."
Продолжение было такое,
Что курчавый брюнет покраснел.
Покраснел, но оправился быстро
И подумал: была не была!
Здесь не думские речи министра,
Не слова здесь нужны, а дела...
С несдержанной силой кентавра
Поэтессу повеса привлек,
Но визгливо-вульгарное: "Мавра!!"
Охладило кипучий поток.
"Простите...- вскочил он,- вы сами..."
Но в глазах ее холод и честь:
"Вы смели к порядочной даме,
Как дворник, с объятьями лезть?!"
Вот чинная Мавра. И задом
Уходит испуганный гость.
В передней растерянным взглядом
Он долго искал свою трость...
С лицом белее магнезии
Шел с лестницы пылкий брюнет:
Не понял он новой поэзии
Поэтессы бальзаковских лет.
Мне 47 я выполз из тьмы...
[Print]
Димка