...Со вчерашнего дня, если вы в курсе, у нас новый президент, красивый, черный и страшно популярный. По моим расчетам, его будут подавать нам под разными соусами еще как минимум неделю. В эту неделю ни для кого, кроме него, места не останется. Значит, сейчас бесполезно связываться с прессой, нам в лучшем случае достанется пара строк среди новостей о задавленных собачках. То есть с прессой я свяжусь через неделю, эта неделя у вас есть. Естественно, если вдруг шайка южан в остроконечных колпаках не ухлопает нашего нового президента; тогда мы не попадем на первую полосу еще целый месяц (с)

Если бы мне пришлось характеризовать эту книгу одним словом, то я бы сказала, что это самая интересная книга, которую я читала в последнее время.
Начавшись унылым гундежом писателя про отсутствие вдохновения и неписец, она опровергает собственное правило №1: «Книга должна захватывать читателя с первых же страниц». Первые страницы в ней достаточно скучны.
Но продравшись сквозь них, становится более, чем захватывающе.
И чем дальше – тем все интереснее и интереснее.
Что было бы, если бы «Лолиту» написал Стивен Кинг и «Кто же убил пятнадцатилетнюю Нолу Келлерган»?
Вот, примерно эти и были фоновыми мыслями.
Но они не отвлекали – я с удовольствием следила за повествованием.
Эта книга настолько о разном, и настолько хороша, что я закончила читать с ощущением «литературной сытости»: тут есть и первое, и второе, и компот, и даже вишенка на тортике.
Это книга о писателях и творчестве. О литературном процессе и отношениях с издателями, об отношениях с музой и о ежедневной рутине.
Это книга о славе. О писательских амбициях и том, что же это для писателя.
Это книга о людях. Которые очень разные и живые – среди нет хороших и плохих, потому что все ни - настоящие. Мою личную номинацию взяла мамаша Маркуса, потому что нет тех слов, которыми я могу описать это чудо. Но это я так, а на деле, каждый человек, просто каждый раскроется в процессе повествования с таких разных сторон, что я периодически восхищенно распахивала глаза – ну, надо же!
Это книга – квест, книга – путешествие. То самое, которое не про географию, а про души. От человека к человеку, от разговора к разговору. Каждая встреча, каждая беседа – и в награду Маркус получает паззл для своей картины. И – о, боже, это воистину прекрасная история – почти никогда паззл не вставляется с первого раза туда, где он должен быть. В этой книге очень много ниточек, и можно предполагать, куда выведет каждая из них, но лучше этого не делать – отдельное удовольствие просто следовать за текстом. Автор совершенно мастерски играет с читателем. "Совы - не то, чем кажутся" (с))))
Это книга о любви. «Это история мужчины, полюбившего очень юную девушку. Она мечтала об их прекрасном будущем. Хотела, чтобы они жили вместе, чтобы он стал великим писателем и университетским профессором, чтобы у них был пес цвета солнца».
Это история о родителях, которые не желали знать правду о своем ребенке.
Это история о богатом наследнике, который в молодости был негодяем...
Это история о человеке, который мечтал стать великим писателем ....
Это очень, очень интересная история и, однозначно, открытие для меня нового писателя.



— Писать — значит быть свободным.
Он делано засмеялся:
— Кто вам вбил в голову эту чушь? Вы раб своей карьеры, своих идей, своего успеха. Вы раб своего положения. Писать — значит быть зависимым. От тех, кто вас читает — или не читает. Свобода — бред собачий! Никто не свободен. Часть вашей свободы в моих руках, а часть моей — в руках акционеров компании. Так жизнь устроена, Гольдман. Никто не свободен. Будь люди свободны, они были бы счастливы. Много вы знаете по-настоящему счастливых людей? — Я промолчал, и он заговорил снова. — Знаете, свобода — любопытное понятие. Я знавал одного человечка, он был трейдером на Уолл-стрит, эдакий золотой мальчик, набит деньгами, все ему само в руки плывет. И вот в один прекрасный день ему захотелось стать свободным. Увидел по телевизору репортаж про Аляску и загорелся. Решил, что теперь будет охотником, свободным и счастливым, будет жить на природе. Все бросил и уехал на юг Аляски, прямо к Врангелю. И представьте себе, этот тип, успешный во всем, добился успеха и тут: стал действительно свободным человеком. Никаких привязанностей, ни семьи, ни дома — только собаки и палатка. Вот он был единственным свободным человеком из всех, кого я знал.
— Был?
— Был. Малый был очень-очень свободным три месяца, с июня по октябрь. А потом пришла зима, и он замерз, а перед тем с горя сожрал всех собак. Никто не свободен, Гольдман, даже охотники на Аляске. И тем более в Америке, где примерные американцы зависят от системы, эскимосы — от правительственной помощи и алкоголя, а индейцы хоть и свободны, но загнаны в зоопарки для людей под названием «резервации» и обречены танцевать свой вечный жалкий танец вызывания дождя для туристов. Никто не свободен, мой мальчик. Мы пленники других и самих себя.
***

- Да прекратите вы, не мне вас учить ремеслу: кто станет покупать книгу без непристойных сцен между стариком и семилетней девочкой? Люди же этого хотят. Даже если книжка плохая, она будет продаваться тоннами.
- Гарри было тридцать четыре, а Ноле пятнадцать!
- Не цепляйтесь к мелочам...

***
— Хрень в квадрате! — взорвался Рот. — Но знать полезно. Хорошо поработали, Гольдман, мне такие сведения нужны. Между прочим, раз вы знакомы со всеми олухами, что живут в Авроре, порасспрашивайте-ка их, надо бы заранее знать, какими байками они собираются кормить присяжных, если их позовут свидетелями на процесс. И попробуйте выяснить, кто из них пьет горькую или бьет жену: свидетель, который пьет или бьет жену, считается не заслуживающим доверия.
— Довольно гнусные методы, вам не кажется?
— На войне как на войне, Гольдман. Буш соврал всему народу, чтобы напасть на Ирак, но это было необходимо: гляньте, Саддам получил под зад, иракцев освободили, и с тех пор мир чувствует себя намного лучше.
— Большинство американцев выступали против этой войны. Это была катастрофа.
На его лице отразилось разочарование.

***
— Выберите слово и повторяйте его в своей книге по любому поводу. Возьмем наугад какое-нибудь слово, например, «чайка». Люди станут о вас говорить: «Знаешь, Гольдман — это тот тип, что пишет про чаек». А потом настанет момент, когда эти самые люди, увидев чаек, вдруг подумают о вас. Они посмотрят на этих крикливых птичек и скажут себе: «Интересно, что такого Гольдман в них нашел». И вскоре чайки у них станут связываться с Гольдманом. Каждый раз, увидев чаек, они будут думать о вашей книге и вообще о вашем творчестве. Будут воспринимать этих птиц уже иначе. Только в этот момент вы поймете, что пишете что-то стоящее. Слова принадлежат всем до тех пор, пока вы не докажете, что способны присвоить их себе. Этим и определяется писатель. Вот увидите, Маркус, некоторые станут вас уверять, будто книга — это отношения со словами. Неправда: на самом деле это отношения с людьми.

***
Хорошего копа интересует не убийца... А жертва. Вы должны думать о жертве. Начинать надо сначала, с того, что было до убийства. А не с конца.

***
— У тебя, значит, не найдется минутки для твоей бедной матери? Твоя мать, которая сделала тебя таким красавцем и великим писателем, не заслужила, чтобы ты уделил ей пару секунд своего времени? Помнишь такого мальчика, Джереми Джонсона?
— Джереми? Да, мы вместе учились в школе. Почему ты спрашиваешь?
— У него умерла мать. Помнишь? Как ты думаешь, хотелось бы ему снять трубку и позвонить дорогой мамочке, которая теперь на небесах, с ангелами? Но на небесах не бывает телефона, Марки, а вот в Монтклере он есть! Попытайся иногда вспоминать об этом.
— Джереми Джонсон? Да не умерла у него мать! Это он так всем говорил, потому что у нее был такой темный пух на щеках, на бороду здорово похоже, и все ребята над ним издевались. Вот он и говорил, что мать у него умерла, а эта женщина — его няня.
— Что? Та бородатая нянька у Джонсонов — это была его мать?
— Да, мама.
Я услышал, как мать завозилась и стала звать отца. «Нельсон, иди-ка скорее сюда! Тут таки одна штука, тебе обязательно надо знать: бородатая женщина у Джонсонов была мамаша! Как это „ты знал“? А почему ты мне ничего не сказал?»