…она протащила его ещё немного, потом без сил сама повалилась рядом. Тяжёлое, чёрное, металлическое, совершенно неподъёмное тело лежало пластом, на спине, густая чёрная жидкость вытекала на траву. Солнечные блики сначала просто играли на чёрной поверхности, а затем тихо началось плавление: металл начал блестеть сильнее и изгибаться, но не гореть, а оставался таким же смоляным. Пошёл едкий дым.

Она с трудом села, положила его тяжёлую голову себе на колени, гладила, приговаривала и шептала: «потерпи, так надо, потерпи…»

Чёрный Рыцарь вздрогнул и, кажется, очнулся от боли. Он только тихо захрипел, сжал кулаки в два огромных кома, и, наконец, выдавил из себя:

— Зачем!… Зачем… Что ты наделала… Солнце… Слишком яркое…

— Всё хорошо будет, — сказала она, почти плача, — Ты потерпи, немножко, м?…

Стальная кожа изогнулась и местами лопнула, чёрная кровь пролилась из рваных ран. «Неужели я не права… Не может быть, всё должно быть так, всё правильно, не может быть… Да что же такое!…» — бормотала рыжеволосая девушка, она склонилась над самой его грудью, и слезы капнули на металл, немного облегчая страдания. Она прижалась к раскалённому железу, но её не жёг тот огонь, который мог пробраться через самую неуязвимую броню — он жёг только инородную этому миру оболочку Чёрного Рыцаря.

— Вытащи… — попросил Рыцарь, его голос был совсем тихим и глухим.

— А вдруг… ты… умрёшь… — её голос стал совсем неразборчивым из-за плача. И Рыцарь ответил:

— Я уже давно мёртв. Пожалуй, — прибавил он с едва уловимой усмешкой, — я могу теперь только ожить.

Из его груди всё ещё торчала стрела: золотистая, тонкая, ярко блестящая. Девушка кивнула, как будто обречённо, лишь длинные её жёлто-рыжие волосы встряхнулись, словно львиная грива. Она взялась за древко и легко вытащила стрелу, потом вдруг резко взяла её за оба конца и с удивительной силой переломила пополам. Едва уловимая тень пробежала по земле. В этот же момент Чёрный Рыцарь тяжело вздохнул, запрокинул голову и лицо его, чёрная маска с двумя адскими глазами и вертикальными прорезями вместо рта, обернулось к небу. Трещины на его броне соединились в одну сеть и кевларовый покров лопнул, разваливаясь на части…


…Ярко-зелёная равнина раскинулась во все стороны, с редкими порослями небольших коренастых деревьев, переходя вдали в разнорадужные поля цветов; не было тропинок, но она словно знала направление. Небо, отсвечивающее ванилью на западе, переходило в светло-перламутровое на востоке, ветерок был слаб и невероятно свеж. Далеко, у горизонта, куда они шли, синела горная гряда, и самая вершина отсвечивала снегами, сливаясь с небом.

Она — шла немного опустив голову, едва не путаясь в оборках длинного платья, жёлтого, с полосами пурпура и морской волны, в её непослушные волосы были вплетены мелкие бусинки и голубые рюшечки непонятного происхождения. Она, немного робко, держала за руку его.

Он — бледный и худощавый, в тесно-чёрном, так, что горловина наполовину скрывала шею, тонкая кожа обтягивала угловатыую кость и придавала лицу резкость, а длинные пальцы его были почти синие. Его волосы были очень коротко стриженые, скорее обозначались жёсткой щетиной на черепе. Глаза, с красным отливом, с тёмными кругами на коже под ними, остро глядели вниз, под ноги, и трава от его взгляда завядала и жухла. На черных штанах, на правом бедре был изображён оранжевый скорпион, изловчающийся ужалить себя в голову. И чем более пейзаж был сочным, и чем более солнце было ярким, тем более он казался бледным.

Она изредка поглядывала на него и улыбалась. Иногда они останавливались и просто смотрели друг на друга. Одна и та же мелодия слышалась им тогда, двум совсем разным парам ушей, и два таких разных носа — длинный и тощий и маленький и курносый — чуяли одни и те же дивные ароматы. Она погладила его по голове, чуть картинно скривила губы, потом говорила, как бы сама себе:

— Ну ничего, это мы отрастим, будут длинные и вьющиеся. И одежду тебе другую, тебе эта не идёт… Нет, совсем не твоя, — смеялась она. И указывала на скропиона:
— Нет, ну что это такое!

— Я… Трава, она… — он кивнул себе под ноги, и, обернувшись, они видели след со скукожившейся травой и чёрными следами, тянувшийся от того самого места вдалеке, где что-то неуместно чернело в зелени травы. Он посмотрел в сторону, на дерево — и тот час же оно засохло. О снова обречённо опустил взгляд.

— Да это ничего, ничего, — сказала она озадаченно и несколько растерянно, поджав губу.

— Повязку, — сказал он тихо но твёрдо. Некоторое время она колебалась, но потом оторвала край платья и повязала ему вокруг головы, покрыв глаза.

— Это со временем должно пройти, — сказал он, скорее чтобы хоть что-то сказать, и разрядить неловкость, — Хорошо у тебя тут, слишком хорошо… Веди меня.

Она улыбнулась и взяла его за руку:
— Пойдём… Чёрный мой Рыцарь!

И не слышал ещё он слов теплее.

Так они шли ещё. Долго. Потом они пришли.

На горном склоне, у водопада, был виден затерявшийся в розовой поросли весенней вишни домик, с квадратной выгнутой крышей, на японский манер.

— Вот, — сказала она, и, с надеждой взглянув на него, добавила:
— Ты видишь?

Он повернул голову с повязкой в ту сторону, где едва слышно шумела падающая вода.

— Да, — сказал он наконец, — Да, моя маленькая, моя Маленькая Инь… Теперь я вижу.

Она смущённо улыбнулась и глаза её блестнули, и потом она обняла его и прошептала в самое ухо:

— Здесь наш новый дом.


 

Current music: Yeong Wook Jo - The Last Waltz (‘Old Boy’ soundtrack)