Начинаю выкладывать залежавшиеся тексты.
Первой по счету идет страшная, жестяная трава в стиле псевдодревнерусского эпоса.


Абель-богатырь и Панцер-юдо.

В тридесятом царстве, в тридевятом государстве жил-был фашистский маг. Жил-был, не тужил, анашу курил, в шинели ходил да людишек зазря переводил. Жил тот маг укуренный в избушке на курьих ножках, у коей было неустановленное этажей количество, да так запутаны они были, что по лесенке поднимаясь не знал ходок, куда его нелегкая несет. Сам же маг, именем иудейским прозванный, да фамилием немецким награжденный, знай только заманивал к себе в избушку Иван-царевичей, да измывался над ними всяко-разно. А попадись ему Иван-дурак - так еще хлеще, околпачит он дурака, на морду маску резинову наденет, ведро железно нахлобучит, саблю востру даст, да перекрестит горемычного в автоягеры.

Совсем житья народу от мага того злокозненного не стало, дым из лесу валит день-деньской, автоягеры по домам шарятся, отбирают курки-млеко-яйки, а кто супротив пойдет - того саблями в колбасу рубят, не молвя ни слова. Взмолился народишко, чтобы послал Господь им защитника, богатыря какого былинного, али на худой конец героя заморского.

И проезжал в ту пору через тридесятое царство богатырь известный, Абель-сан называемый, и был у него с собой крест животворящий да пистоль меткий. Как показался Абель-сан на дороженьке, так и бухнулись ему мужики в ноженьки: спаси, мол, Абель-сан, от напасти иноземной, немецкой, мор да глад распространяющей. Смилостивился Абель-сан, зарядил пистоль свой верный, прочитал молитву, да в путь собрался.

Долго ли коротко ли, а достиг он леса темного, дремучего, где маг зловредный от людей ховался. Как пересек Абель-сан порог чащобы, так и зазвенели колокольчики незримые. И сбежалися на тот звон автоягеры ярые, и была сеча зла. Не оплошал Абель-сан, победил супостатов одной левой, да только магу та победа - что укус комариный. Свистнул он громким посвистом, крикнул жутким покриком, явились перед ним черти черные, черти черные, сотонинские. Отправил маг чертей сотонинских по Абелеву головушку, да наказывал - вернетесь без Абеля, мой меч - головы ваши с плеч. Кивнули черти сотонинские, и помчались навстречу Абелю.

Но Абель-сан не лыком шит был. Помимо силы обыкновенной богатырской, была у него силушка потаенная, силой круснега именуемая, с которой никакой черт померяться не мог.
Набежали черти люьтые на Абеля, разозлился Абель, и не стало чертей. Увидел такое дело маг, пригорюнился. Вывел всю рать свою перед избушкой, а сам внутри спрятался, поджидает хороброго Абеля. Идет Абель-сан по тропиноче, думает думу великую, рубит попутно нечисть всякую. Дошел до избушки той, и молвит: избушка-избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом. Показала ему избушка дулю огроменную и послала его за тридевять земель словами целиком непечатными. Разозлился тогда Абель пуще прежнего, аж на 80 процентов, и молвит избушке: отворись, или я тебя, прости крусника грешного, транклюкирую к чертям собачьим!
Повиновалась избушка, повернулась к Абель-сану и открыла дверцу неприметную.

Вошел Абель-сан в дверцу, оказался в горенке тесной, что у панцермага заместо прихожей была.
А в горенке стол большой, а за столом тем сидит маг, сидит, анашой дымит, из-под волосьев длиннющих глазами так и зыркает. Абель-сан пистоль на него направляет, грозно брови хмурит и говорит: ой ты гой еси, маг озлобленный! Ты пошто лютуешь, народишко изводишь?
Не ответил маг, а сам думает думу долгую, нехорошую. Полюбился магу добрый Абель-сан, и вздумал он, окаянный, действо богомерзкое над ним совершить, в далеких бусурманских землях яоем нареченное. Говорит Абелю злобный панцермаг: вижу, ты силен, добрый молодец, да только дело ли сразу голову рубить? Пойдем, в баньке попаримся, потолкуем о жизни нашей, жизни тягостной, беспросветной.

Но недаром был мудрый Абель-сан первым попом в славном граде Риме, что на сапоге итальянском. Пораскинул он мозгами своими светлыми, мозгами светлыми, крусническими. Пораскинул хорошенько и говорит: складно молвишь ты, клятый панцермаг, ступай, топи свою баньку, попаримся-потолкуем, а до той поры я, так уж и быть, твою голову на плечах оставлю.
Возрадовался тут панцермаг, побежал в баньку просторную, да начал топить ее по-черному.