Шеремт комментирует, что у него мурашки по коже.
http://www.istpravda.ru/digest/8801/
Надо полагать, что задуманный Николaем force majeure вызвал большой переполох в его окружении. Русские дипломаты хорошо помнили Манифест 14 марта 1848 года, за который потом пришлось извиняться, и повторение скандала было сочтено нежелательным. Царя отговорили. Согласились на том, чтобы сделать султану предложение, которое он не смог бы принять ни при каких обстоятельствах. В канцеляриях принялись рыться в старинных архивах в поисках подходящего предлога. И, представьте, нашли пожелтевшую копию русско-турецкого договора еще екатерининских времен, 1774 года, в котором султан действительно разрешал России в некоторых тщательно оговоренных ситуациях вступаться за его христианских подданных в Молдавии и Валахии. В том Кучук-Кайнарджийском договоре Россия гарантировала независимость Крыма, тем не менее в 1783 году его аннексировала. В связи со столь грубым его нарушением договор считался утратившим силу.
На протяжении трех поколений договор этот пылился в архивах. Ни в одном из последующих русско-турецких трактатов, а их было много, о нем не упоминалось. Турция (как, впрочем, до начала 1850-х и Россия) с самого начала считала его чисто символическим. Но то было прежде, когда русские цари, включая Николая, горой стояли за султана, защищая его как всякого легитимного государя от его мятежных подданных. И на этот раз не только в Молдавии и Валахии, но и на всем протяжении Балкан до Адриатического моря. Другое дело в 1853-м, когда Блистательная Порта вдруг превратилась в «варварское владычество». Короче, султану напомнили, что император России считает себя лично ответственным за благосостояние его христианских подданных. Во всех без исключения ситуациях. Русский царь, другими словами, предлагал себя в соправители турецкому султану.
Представьте для сравнения, что сказали бы в Петербурге, потребуй султан права лично представлять в России своих казанских, крымских и кавказских единоверцев. Международная дипломатия таких прецедентов не знала, по крайней мере со времен Вестфальского договора 1648 года. Требование царя было столь очевидным нарушением тогдашнего миропорядка, что в европейских столицах решили: либо царь сошел с ума и живет в другой реальности, либо он так неуклюже провоцирует войну. Помня, однако, тот же полубезумный Манифест 14 марта, там готовились к худшему. И не зря. Потому что провокация составляла суть погодинского замысла. Вот пожалуйста: «По отношению к туркам мы находимся в самом благоприятном положении. Мы можем сказать, что вы отказываетесь обещать нам действительное покровительство вашим христианам, так мы теперь потребуем освобождения славян – и пусть наш спор решит война».
Беспрецедентной эта провокация была и по другим, еще более важным причинам. Во-первых, после Наполеона Россия была непременным членом «концерта великих держав», коллективного, так сказать, руководства Европы. На практике это означало, что во всех критических ситуациях, где на карте стояла судьба того или иного государства, решения принимались «концертом». А тут вдруг обнаружилось, что у России есть особая, партикулярная «миссия», осуществить которую намеревалась она собственноручно – без согласия и тем более участия «концерта». Хуже того, состояла эта миссия ни больше ни меньше в расчленении другой великой державы. Такое самовольство не дозволялось тогда никому.
Ну привет. Тут у нас, знает...
[Print]
Человек с котиками