Надо ясно отдавать себе отчёт в том, что события в Ираке не объяснимы с позиций причисления их к категории межнациональных-междержавных конфликтов, мы не можем видеть их причину в культурной, религиозной, и бог знает какой ещё, разобщенности на-родов Запада и Востока. [Как скажем это имеет место в случае с известным итальянским писателем Умберто Эко, который делает предположение, что отсутствие познаний в ан-тропологии лежит в основе нетерпимости Буша. В связи с чем Умберто Эко заботит во-прос: «Основываются ли действия американской администрации на тщательном антропо-логическом и культурологическом анализе?».] Более того эти события, даже при самой общей, не конкретной их оценки, не иллюстрируют (исторически традиционного) прояв-ления агрессии одного государства (или как вариант, группы государств) по отношению к другому государству. Что впрочем, нисколько не противоречит пониманию намерения вторжения сил Alliance с целью реализации, представляющими их странами, политики во-енно-экономической экспансии. Другое дело, что мы не находим этим событиям никаких исторических аналогий, которые хотя бы отчасти или хотя бы намёком пролили свет на происходящие в мире процессы. Ведь иракские события воспринимаются не иначе как только в общемировом контексте. Мы не можем провести параллелей с прошлым, и это бесконечно усложняет ситуацию для анализа и, к сожалению, думаю, не позволит нам в своих выводах придти к безупречным, однозначно проясняющим ситуацию, формулиров-кам.
Однако в разбираемых нами иракских событиях явление казалось бы, естественно-го антагонистического противостояния двух систем базирующихся на разных представле-ниях о понятии Цивилизации, может быть выделено как один из ключевых аспектов воз-никновения у мировой общественности иллюзии, что эти события в целом типичны для практики всех без исключения международных военных конфликтов, т.е. выступают своеобразным подтверждением не прерывающейся связи времён. Якобы «Так было, так есть и так будет». Затеняя, скажем значение той актуальной проблемы, что фактически с 20 марта 2003 года ни одно национальное государство потенциально уже не является но-сителем суверенитета (в его классической версии). С началом войны, которую долго пла-нировали, несмотря на возражения и предупреждения Организации Объединенных Наций, с высказыванием стороной инициировавшей конфликт, пренебрежения к возможности об-суждения этого вопроса на заседании Совета Безопасности ООН, создан не очень хоро-ший, для мировой стабильности, прецедент. Попраны основы международного права. В связи, с чем примечательны высказывания Лоры Энгельнштейн, сопровождающиеся ци-тированием Мишеля Фуко, о том, что «средоточие власти в Новое время переместилось из централизованного государства», а «конституционные формы и правовые структуры не определяют механизмов власти в современном мире». «Система права или "юридиче-ское", писал он <Мишель Фуко>, оказывается уже абсолютно чужеродным тем новым приёмам власти, которые функционируют не на праве, а на технике, не на законе, а на нормализации, не на наказании, а на контроле, и которые отправляются на таких уровнях и в таких формах, которые выходят за границы государства и его аппаратов».
Речь понятно идет не о международных структурах власти, принимающих инсти-туционализированные и организованные формы, чтобы мгновенно трансформироваться «в особую систему со своими собственными, институционными, аппаратными интереса-ми, далеко не всегда отвечающими, а часто и противоречащими общим интересам, кото-рые она призвана защищать и отстаивать» (Поздняков Э.А.), выступая иллюстрацией слу-чая «власти по доверенности». Административный же (как впрочем, и любой другой, в соответствии с принципом «разделения» властей) статус власти, которую иначе как жре-ческой или метафизической не назовешь ― противоречит её асоциальной сути. Отсюда, феномен власти которую нельзя социологически определить, исходя из содержания её деятельности.
Вся совокупность приведённых выше современных нам обстоятельств не может не свидетельствовать о кризисе подлинно национальных (а значит, суверенных!) проявлений всех без исключения народов, в том смысле, что в рамках сложившегося международного порядка вещей, которому до настоящего момента не найдено адекватного современности лексического обозначения, каждое национальное государство расходует отводимый ему системой глобального статусного распределения социально-идеологический лимит.
Подводя своеобразный итог, я хочу сказать, что причина произошедших (и проис-ходящих) событий в Ираке, на мой взгляд, таиться в общих тенденциях современного со-циального развития или, точнее, социальной реорганизации мира.
Косвенно, но корнями именно отсюда, видятся следствием не оправдавшиеся надежды, возлагавшиеся всеми сопереживающими, на патриотизм иракского народа, с прогнозиро-ванием долгого сопротивления обороняющихся (с их якобы сильным стремлением сохра-нить свою национальную самобытность и суверенность). К прискорбию сказать, но ирак-ский патриотизм в самом начале не находил себе подтверждения, если, желающими разо-браться, акцентировалось внимание на той особенности, что патриотизм сегодня во всём мире (и в Ираке не исключение) классово/сословно дифференцированный и способен приводить людей к активному соучастию в защите коллективных интересов, на основании признаков социально-классовых, нежели национальных, конфессиональных и даже миро-воззренческих. Хотя роль присутствия на своих местах этих элементов, вроде бы обозна-ченных мной как вторичных, ни в коем случае занижать нельзя. Я лишь хочу сделать уда-рение на том, что патриотические настроения сегодня, о чём свидетельствует пример Ира-ка, могут быть только социально мотивированы.

10.05.2003