Ну, в общем, короче такая история. Жил-был один мальчик, который мечтал стать космонавтом. В конце концов, в детстве у каждого должна быть мечта, а мечта стать космонавтом ничуть не хуже прочих. Ну, можно не обязательно космонавтом, можно, к примеру, диспетчером или техником или конструктором космических кораблей тоже сойдет. Была у него такая вот мечта. Чтобы ее достичь мальчик упорно трудился: делал зарядку каждое утро, ел овсяную кашу, щи и петрушку, спал зимой в спальном мешке на балконе, клеил модели космических кораблей, читал научные журналы.., ну что там еще можно делать в детстве, если мечтаешь стать космонавтом. У него был план. Выходило неплохо, если не считать того Нового года, что он провалялся с ангиной и не пошел на каток с девочкой из параллельного класса и несварения желудка от любого блюда из капусты. Но мечта ведь стоила этих жертв? Закончив школу (не вполне с отличием, но вполне прилично), мальчик поступил в университет. Но так как он не знал, в каком из учебных заведений готовят космонавтов, а его родители хотели видеть ребенка инженером или врачом (поскольку, вероятно, сами были инженерами или врачами), мальчик выбрал компромиссный вариант и подал документы в физико-математический институт, рассудив, что космос и физика должны идти рука об руку.
Это был весьма рассудительный мальчик.
Учеба в институте была частью плана, и он взялся за дело серьезно: кванты, частицы, расчеты, реакции – все это было тем миром, куда мальчик стремился в итоге попасть. В двадцать лет он переселился в институтскую общагу, не мало огорчив родителей и товарищей по комнате. Первых, потому что они были любящие родители, а вторых – так как образ жизни, включающий в себя четыре пары гантелей, эспандер, спальный мешок и витамины, перекочевал на весьма тесные и мало организованные девять квадратных метров вместе с ним. Мало можно отыскать вещей более омерзительных, чем когда кто-то делает с утра комплекс гимнастических упражнений, в то время как твоя «после_вчерашнего» голова, пытается покинуть отведенное ей природой место, потихоньку отвинчиваясь в сторону вращения земной оси. Есть что-то нездоровое, когда человек в двадцать лет ведет здоровый образ жизни.
Пять лет учебы успели вместить в себя красный диплом, четыре месяца практики на производстве, два списка на отчисление и стенгазету с его именем, астрономический кружок, турпоход на речку со странным хазаро-татарским именем, четыре серьезные попойки и победу институтской сборной по волейболу на местном чемпионате. Хммм… ну хорошо, хорошо… Две попытки отношений, одна из которых завершилась по обоюдному согласию сторон, а вторая вылилась в сто одну пачку сигарет, три хвоста, и одну не случившуюся в будущем катастрофу под Заречным (к счастью оператор сумел вовремя обнаружить неисправность, за что получил то ли орден, то ли премию). Плюс одна ночевка в спальном мешке, когда тот оказался слишком тесным, сборник Бродского, и шесть гитарных аккордов…
Достаточно? Отлично.
Когда мальчик, наконец, вышел из стен университета, оказалось, что космос вышел из моды. Все кто мог уже взяли себе билеты. Фредди Меркьюри на небо, Курт Корбейн за облака, Джонни Леннон на луну, а Виктор Цой в другие и, наверное, лучшие миры. Оставшихся больше увлекали дела земные. Разговоры о космосе вызывали сочувственные взгляды, а аэродинамика стремительно меняла очертания проносящихся мимо автомобилей, а не звездолетов, чьи обломки, как кости динозавров, ржавели в казахской степи.
И тут мальчик первый раз услышал, как план начал трещать по швам.
Этот треск, едва различимый первые полтора года, постепенно заполнял все его существование. Сперва в виде затерявшихся во время очередного переезда гантелей, замену которым так и не находилось времени найти. Затем в виде забытых символов, когда как-то вечером он открыл потрепанный конспект и не сумел разобрать ни строчки. Овсяная каша, как-то утром, превратилась в выкуренную на ходу сигарету, а петрушка совсем исчезла из рациона, замененная чем-то полуфабрикатным из соседнего супермаркета. Научные журналы кишели рекламой слишком умных и полезных в быту вещей, а работа становилась постепенно источником колес для работоспособности.
Каждую ночь мальчик засыпал и слышал треск, хотя, возможно, это трещали блочные стены его старенькой пятиэтажки, под напором разгулявшегося снаружи ветра.
Первый раз о заговоре он подумал спустя полгода, после того как просидел всю ночь на скамейке у закрытого планетария. Кажется, это была какая-то корпоративная вечеринка. Или может быть чей-то Новый год. Он пил что-то не разбавленное и пытался вспомнить, что говорить и зачем это нужно делать. Что-то такое, важное или не важное, было сильно не в порядке и не в порядке уже давно. И тут его осенило. Череда случайных обстоятельств отчетливо предстала перед его внутренним взором, как звенья одной цепи, то ли в пьяном угаре, то ли в полуночном бреду. И потерянные гантели, и все ушедшие автобусы, и все не вовремя пришедшие старые знакомые, и стершиеся из памяти формулы и телефоны, и даже В.Ковальчик, начальник производственно отдела, человек низкий и недалекий, сидящий напротив и объясняющий, что рыбалка мило дело, а в соседней конторе вдвое больше получают, потому что эти суки воруют. Все это очень точно, исподволь разъедало механизмы его плана, и, пока он наспех латал испорченное, уже готовило новые западни. Элементы заговора всплывали в обрывках разговоров, в фальшивых улыбках, бесследных исчезновениях, тонко манипулируя его наивным, простеньким планом.
На завтра он не пошел на работу, и на следующий день тоже. Он не включал свет, пил воду из-под крана и считал. Гипотеза была проста. Если допустить существование плана, учитывающего максимальное число известных ключевых обстоятельств и обладающего достаточным запасом прочности для корректировки вероятных неучтенных факторов, то, точно придерживаясь этого плана, рано или поздно, достигнешь поставленной цели. Но что если казавшиеся ранее незначительными детали, встают на ключевые места и план начинает напоминать атомное ядро в процессе ядерной реакции? Можно списать подобное на недостатки планирования, мелких бесов невезения, карму, энтропию, наконец. Однако если предположить что все вещи и явления взаимосвязаны, если подсчитать критическую массу неудач, помноженную на коэффициенты взаимосвязи и сопоставить получившиеся цифры, то элемент случайности будет стремиться к нулю. Можно называть это гомеостатическим мирозданием, Diable ex machine… или заговором.
Полторы недели и двадцать пачек сигарет ушли, что бы создать модель. Еще неделю он потратил на сбор данных, на звонки знакомым, на вырезки из газет и архивов новостей. Потом нашел на кухне чистую чашку и выпил кофе. Чего-то не хватало. Он учел все, но что-то все равно ускользало. Тогда в отчаянии он ввел последний элемент. И с внятным ужасом понял, что процесс зашел слишком далеко, и он сам является частью заговора против самого себя.
Однако, как уже говорилось в начале истории, мальчик был рассудительный. Он не стал вести внутренний монолог, о том стоит ли прыгать в окно или нет. Он не сжег рукописи, не позвонил психиатру. Он даже вымыл чашку. Заговоры очень похожи на планы, так же как некоторые виды бактерий похожи на здоровые клетки организма. О чем-то подобном он когда-то читал в одном из своих научных журналов. Они исподволь просачиваются в структуру плана, один за другим пожирая работоспособные элементы, пока полностью не подчинят себе организм носителя. Но если заговоры могут проникать и разрушать планы, то почему бы не создать план способный проникать и разрушать заговоры. Чрезвычайный план по борьбе с заговорами.

Current music: Papa Roach - Not Listening
Current mood: I won't get in line or be a middle man so fuck you I'll make my own plan..