До меня только совсем недавно дошло, что моя семейка - вовсе не образец нормы советских евреев, а напротив, полнейшая аномалия.
В детстве у нас было три главных праздника: Песах, Рош-а-Шана и новый год. Приходили гости, вынимался парадный сервиз, накрывался праздничный стол... Вне дома, само-собой, о первых двух праздниках распространяться не следовало.

Перед Песахом дед ходил в синагогу за мацой. Пока я была маленькая, брал меня с собой. Здоровался со старцами у входа, клал в свою кошелку перетянутые бечевкой пакеты серой (сейчас бы сказали "крафтовой") бумаги со стопками мацы. Иногда за этим следовала экскурсия в большой зал, или в свадебный, или на женскую галерею. Обязательно – кинуть мелочь в кружку для пожертвований. Потом обратно, мимо тающих сугробов, домой.

Напротив жила подружка Наташка. У них отмечали Рождество, Пасху и новый год. Поэтому, сначала мы трескали мацу и хорейсес (харосет), а через некоторое время шли к ней печь куличи, ставить пасхи и красить яйца. БабУля Ольга Матвеевна брала Наташку с собой все это счастье освящать весной, а осенью они ездили святить яблоки.

Когда мы подросли, в синагогу и церковь нас брать перестали – без пяти минут комсомолкам не стоило маячить в подозрительных местах: на кону институты. Попытки подростковых бунтов "а мы сами съездим!" были подавлены так же жестоко, как ранее – попытка хранить дома боевые патроны.

Сейчас я думаю что это была очень странная компания: дед с его прекрасным образованием, языками, книгами и Наташкина бабушка с незаконченной церковно-приходской школой. Но они прекрасно ладили: высокий широко шагающий дед, и маленькая семенящая рядом бабуля, без конца о чем-то говорили, выгуливая нас с Наташкой.

Дед еще перед школой показывал мне азбуку идиш, но не пошло. А лет через пятнадцать, когда я раздумывала идти ли учить иврит, Наташкина бабуля мне так вкатила, что учить иврит я поскакала: "Тамара! Ты что?! Не знаешь собственного языка?!!"

За праздничным столом царил дед. Рассказывал про исход из Египта и детство в местечке, про учеников, про дальних и близких, про друзей и родственников...

На предпраздничной пятиметровой кухне в соседней хрущевке, мы слушали про жизнь в деревне в прежние времена, про раскулачивание и бегство, про жизнь маленькой деревенской девочки в большом городе, про любовь бабули к мужу Тихону...


Так что, все мы знали: что можно и что нельзя говорить, что собирать в узелок если придут, что закупать на случай войны, про лишенцев и голод, про Сталина и лагеря, про фараонов и святых, про Александра Македонского и колядки... И буквально до последнего времени до меня не доходило, что у большинства вовсе не было таких историй и баек.
Деточка рассказала, что понимание ребенком того, что семейные нормы не являются унифицированными для всех семей – следующий этап развития за осознанием себя как отдельного человека. Ну вот, у меня в некоторых вопросах – только сейчас.