Вчера Курт Воннегут скончался в возрасте 84 лет. Несколько дней назад он упал у себя дома в Манхэттене и получил черепно-мозговые травмы.

На мой взгляд, Бойня №5 – одна из самых честных книг о войне. Хотя именно ту войну, Вторую Мировую, Курт называл единственной войной, за которую не стыдно. Первую Мировую он называл «первой неудавшейся попыткой самоубийства», вторую - "Великой бойней". Или «Большой петардой». Не обошел он вниманием и Вьетнам. Эту войну он называл временем, "когда экскременты влетели в вентилятор".

Вьетнамская война не затянулась бы надолго, если бы людям от природы не было свойственно думать: все, кого я не знаю и не желаю знать, не стоят внимания, даже если они умирают в муках. Некоторые представители человечества боролись с этой совершенно естественной склонностью и проявляли жалость к несчастным чужакам. Но вот о чем свидетельствует История, о чем История кричит во весь голос: «Их всегда было так мало!»

Только он мог писать о страшном с такой убийственной иронией.

Один из тех, кто зашел воспользоваться туалетом, был автором страшных рассказов, по которым было снято множество фильмов ужасов, пользовавшихся неслыханным успехом. Я вспомнил, что читал несколько его книжек во Вьетнаме – как ни в чем не повинных людей убивали ожившие мертвецы, разгуливавшие с топорами, кинжалами и прочим оружием.
Одну из книжечек я передал Джеку Паттону, а потом спросил, какого он о ней мнения. Но не стал ждать ответа, а сказал сам:
– Не стоит трудиться, Джек. Я сам знаю. Ты чуть не лопнул со смеху.
– Это не все, майор Хартке, – ответил он. – Я придумал, про что ему надо написать в следующей книжке.
– Про что? – спросил я.
– Про Б-52, – сказал он. – Кругом сплошная кровь и расплющенные кишки.

И он был очень человеколюбив. Я редко встречал писателя, которому было бы столь явно не все равно, что происходит с планетой и с человечеством. Особенно неравнодушен он был к тем, кого называл «простой люд». Идеи Воннегута могли бы стать основой для действий политика – если есть еще политики, которые видят целью своей деятельности заботу о справедливости. И принесение пользы. Впрочем, не только для политиков – и для ученых, и для всех, от кого что-то зависит. То есть для многих из нас.

Было или не было в Америке моей юности что-нибудь такое, что теперь вызывает у меня ностальгию, или ностальгия вызывается тем только, что сама юность для меня давно в прошлом? Да нет, все же было тогда нечто, пробуждающее чувство тоски, с которой трудно бороться, - была свобода незнания, что человек очень скоро сделает нашу влажную, голубовато- зеленую планету непригодной для того, чтобы на ней жить. И ничто нас не остановит. Мы так и будем плодиться, словно кролики. Так и будем забавляться диковинками техники, не задумываясь об ужасных непредусмотренных последствиях. И довольствоваться чисто косметическими мерами, когда разваливаются наши города. И оставлять на земле горы ядовитого мусора, которые сами же нагромоздили, мало заботясь о том, как бы от него избавиться.
Если лет через сто на нашу планету явятся пилоты летающих тарелок, ангелы или еще кто-то и обнаружат, что мы вымерли, как динозавры, какое бы человечеству следовало оставить для них послание, может быть, выбив его аршинными буквами на скалах Большого каньона в Аризоне?

Ветхий старичок предлагает вот этот текст:

МОЖЕТ, НАМ БЫ И УДАЛОСЬ ВЫЖИТЬ,

ЕСЛИ Б МЫ НЕ БЫЛИ ЧЕРТОВСКИ ЛЕНИВЫ И ЛЕГКОМЫСЛЕННЫ.

А еще можно добавить:
И ЕСЛИ Б НЕ ОБОЛЬЩАЛИСЬ ВСЯКОЙ ДРЕБЕДЕНЬЮ.

Вспоминая о похоронах Айзека Азимова, Воннегут говорил: Когда несколько лет назад мы чтили память Айзека, то я произнес речь и сказал: «Айзек сейчас на небесах». Я не мог придумать ничего более смешного для аудитории гуманистов. Но это сработало — они заулыбались. Если я когда-нибудь умру, то надеюсь, что кто-нибудь скажет: «Курт сейчас на небесах». Это моя любимая шутка.