В ходе живого обсуждения Собачьего сердца (всем участнегам огромное мерси, я использовал Ваши мысли, выдав за свои), всплыла тема "Смерти автора". Вот, ниже - моя попытка прояснить, кто убил автора, и за что.

По выражению Ролана Барта, "что касается Текста, то в нем нет записи об Отцовстве"

Само понятие "смерти автора" возникает, разумеется, в постмодернизме. Постмодернизм в принципе отвергает классическую интерпретацию всего, о чем бы ни шла речь – в том числе и понимание текста как созданного автором «произведения». Постмодернизм исходит из того, что смысла нет, окончательного значения ничто не имеет, ничто не является вечными ценностями, все в человеческой культуре – лишь предмет для игры. Поэтому и постулируется "смерть автора" - ведь "присвоить тексту Автора - это значит... застопорить текст, наделить его окончательным значением, замкнуть письмо" (Барт).

Важнейшим выводом из данной установки является идея о порождении смысла в акте чтения, понимаемого Деррида как "активная интерпретация", дающая "утверждение свободной игры мира без истины и начала".
Но это не значит, что смысл порождается читателем, что читатель превращается в автора. Автора теперь нет вообще, смысл в тексте теперь вообще не зависит от субъекта - ни от автора, ни от читателя.
По Деррида, реально имеет место не интерпретационная деятельность субъекта, но "моменты самотолкования мысли". "Уже не "я", а сам язык действует" (Барт). Барт также утверждает, что "ценнейшее орудие для анализа и разрушения фигуры Автора дала современная лингвистика, показавшая, что высказывание как таковое - пустой процесс и превосходно совершается само собой, так что нет нужды наполнять его личностным содержанием говорящих".
Самодвижение языка отмечено И.Бродским: поэт есть "средство существования языка. ...Язык ему подсказывает или просто диктует следующую строчку". Аналогично Сартр формулирует тезис о том, что язык есть "саморазвивающееся безличное начало, действующее через и помимо человека, ... героем становится язык"; Барт ссылается на идею Малларме о том, что "говорит не автор, а язык как таковой".
Валери подчеркивал чисто языковой и как бы "непреднамеренный", "нечаянный" характер его деятельности и во всех своих прозаических книгах требовал признать, что суть литературы - в слове, всякие же ссылки на душевную жизнь писателя - не более чем суеверие.

Барт приводит также метафору, для понимания того, о чем идет речь: «В исследованиях последнего времени демонстрируется основополагающая двусмысленность греческой трагедии: текст ее соткан из двузначных слов, которые каждое из действующих лиц понимает односторонне (в этом постоянном недоразумении и заключается "трагическое"); однако есть и некто, слышащий каждое слово во всей его двойственности, слышащий как бы даже глухоту действующих лиц, что говорят перед ним; этот "некто" - читатель (или, в данном случае, слушатель). Так обнаруживается целостная сущность письма: текст сложен из множества разных видов письма, происходящих из различных культур и вступающих друг с другом в отношения диалога, пародии, спора, однако вся эта множественность фокусируется в определенной точке, которой является не автор, как утверждали до сих пор, а читатель. Читатель - это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своем, а в предназначении, только предназначение это не личный адрес; читатель - это человек без истории, без биографии, без психологии, он всего лишь некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют письменный текст. Однако рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора».

То есть читатель - просто место, в котором появляется смысл текста. "Всякий текст вечно пишется здесь и сейчас"

Вот то же «Собачье сердце», к примеру. В произведении, наверняка даже помимо воли самого Булгакова, пересекаются множество сюжетных линий – гностический миф о противоборстве Творца и его творения; русский сюжет о пропасти между народом и интеллигенцией, между мыслящими людьми и властью; футуристические кошмары в духе Уэллса о созданном в лаборатории человеке-монстре; пьеса одного из современников Булгакова, где разруха действительно предстает в виде злобной старухи с клюкой; произведения самого Булгакова, например вышедшие годом ранее «Роковые яйца»; наверняка в «Собачьем сердце» можно найти еще десятки сюжетных линий, от греков и Библии до журнала «Безбожник». И эти сюжетные линии, появившись в произведении, вступают между собой во взаимодействие и борьбу, текст живет уже по своей внутренней логике. Поэтому с точки зрения постмодернизма не имеет смысла искать, что хотел сказать автор. Важнее – что в этом тексте может прочитать каждый читатель, тот смысл, который конструируется каждый раз, когда текст встречается с новым читателем.