Вдруг написал еще один ужастик, который можно считать условно входящим в единый цикл с моим прошлым хоррор рассказом - "Ритуалом"
-----
У всех периодически возникают суицидальные порывы вообще без причин. Каждый раз, выходя на балкон, чтобы закурить, я думал, вот десять этажей, ничего не почувствую. Движение, и я в лучшем мире. Говорят, умереть, это будто заснуть и не проснуться. Я всегда любил засыпать и не любил просыпаться. Ну хорошо, а выживу? Тогда легче мост, вода холодная, шансов нет. Даже любопытно, в принципе.
Эти мысли проходили в голове очень просто, как разбор шахматных вариаций. Вот здесь я прыгну через две клетки, и гравитация поставит мне мат в один ход. А потом я думал о других вероятных ходах. О том, как опять просрочу сдачу заказа, как закажу еще сигарет, как помирюсь с Таей...

Вот кто умел выводить меня на совершенно другой уровень ненависти к себе - это Тая. После ссор с ней я уже не просто обдумывал, как задушу себя, я хотел это сделать медленно, я хотел придавить коленом свою грудную клетку, навалиться сверху и смотреть в свои лезущие из орбит глаза и скалиться во всю пасть. Один раз она накрутила меня настолько, что уже не знал, что вообще может меня остановить, я вышел в свою комнату и тут, проходя через дверной проем, выдохнул, ровно и медленно. И я почувствовал себя хорошо, нет, прекрасно, лучше чем когда-либо, будто заново родился, это было феерическое мгновение. А позади, с другой стороны дверного проема – остался он. Мой слепок. Я обернулся, и мы встретились глазами, как отражения. Я даже глупо улыбнулся, в надежде что отражение повторит мой жест. И оно повторило, но это была совсем другая улыбка, скорее оскал, дикий и нервный. Слепок вытянул руку, ладонью вверх, будто приглашая на танец. Я попытался отступить, но ноги не слушались меня, так что я смог только привалиться к стене. Мы оба знали, чего он хочет. Бежать было некуда, позади крошечный рабочий кабинет. Слепок смотрел на меня с отвращением, тянул секунды и вдруг, скривившись, рванулся к моему горлу, только чтобы удариться о невидимый барьер, разделяющий комнаты. Промелькнула мысль, будто я спасен, но отражение изогнулось гримасой паучьей ярости, налегло на ментальную грань и пошло, как сквозь масло, сантиметр, другой, третий, брызгая слюной с беззвучным воем оно приближалось, и я понял, что уже смирился, только закрыл глаза, пока шею не сковало морозным кольцом. Выжил я только благодаря Тае. Жена услышала шум, и ее приближение развеяло призрака. Я кинулся к ней, как ребенок, и все как-то улеглось само собой.

Но слепок не исчез. Не исчезла его ненависть ко мне. Он не устал. Не ушел. Он ждал.
Всегда в соседней комнате, всегда без звука, иногда за окном. Ночами он стоял посреди детской площадки, под фонарем, непрерывно смотря в окно моей кухни, и иногда чуть покачиваясь. Его глаза, будто кошачие, блестели из глубины прихожей. Его тень формировалась за моими плечами, когда я заходил в ванную. Он не любил больше встречаться лицом к лицу, разве что иногда, захлопывая за собой дверь я мог резко обернуться и увидеть, как в проеме скрывается оскаленная фигура. Легче всего за ним было наблюдать из кабинета, через два проема сразу - коридора и гостиной. Он сидел в углу как восковая кукла, смотря под ноги, потом вдруг неестественно тянулся, похожий на орангутанга, и потом так же сникал.

Чего он ждет - я понял уже на второй день. Мой слепок ждал, пока я останусь один. Присутствие Таи его развеивало. Иногда до тени, иногда до чуть блеклого силуэта, иногда совсем в ноль. Какое-то время это могло продолжаться, мы с женой оба работали на удаленке, жили на доставках еды и не терпели зимние холода. Мы даже вроде как стали лучше ладить. Но долго это продолжаться не могло. Близились новогодние праздники, и Тая в это время уезжала к родителям. Я с ней поехать не мог – не было визы, и получить не успевал. Я не мог ее отговорить, не мог ничего, ее отъезд был неизбежен, и я должен был остаться один в квартире.

Ночью перед отъездом я смотрел на спящую жену и перебирал в уме шахматные ходы. Я могу ей все рассказать. А могу приковать наручниками к батарее, засунуть кляп в рот. Она это начала. В коридоре позади было совершенно пусто. Я знал, что он там, но там было пусто.
Не дожидаясь даже пока жена проснется, ранним утром я поехал к своему старому другу. Он состоял в миллионе причудливых культов, зарабатывал коучингом сумасшедших и говорил шизофренические вещи, но именно слушая его советы я нашел свою лучшую работу, а до этого выбрался из долговой ямы. В мире не было человеку, мнению которого я мог бы доверять сильнее.

“Видишь?” – я указал ему на свой слепок, пылью колеблющийся прямо в потоке машин за окном.
“Конечно”, – он усмехнулся, закуривая кальян. – “Солидный экземпляр. Хочет тебя задушить или прирезать?”
“Задушить”.
“Могу понять”, – он привычными движениями разложил карты таро. – “Знаешь, когда я был ребенком, я боялся миллиона вещей: темноты, высоты, мутной воды, дворовых собак, клоуна под кроватью, крысы в шкафу, тени за душевой занавеской, шагов за стеной, щупальце из унитаза. А теперь я стал взрослым, и знаешь что изменилось?”
“Что?”
“Ничего не изменилось. Я все так же боюсь темноты, высоты, мутной воды и дворовых собак, клоуна под кроватью, крысы в шкафу, тени за душевой занавеской, шагов за стеной и даже сраное щупальце из унитаза.. И все боятся, как дети. То, что взрослые смелее – вранье полное. Им просто плакаться больше некому. С возрастом еще добавляется страх встречи с сумасшедшим или наркоманом, страх одиночества, смерти в одиночестве, особенно, страхи за близких, ужас от всего, что потерял, и что никогда не вернется, и что скоро потеряешь, что не делай. Зубы, волосы, кожа. Страхи, что нам напомнят все подлое и позорное, что мы сказали сделали, и еще больше того, что хотели сказать и сделать. Если кто-то говорит, будто примирился – он тоже врет. Ужас бытия всегда с нами, цивилизованный человек привык относиться к этому как к метафоре, ой какая разница, за жопу ведь не укусит, казалось бы, а ты ж посмотри, вон стоит, красавец, ждет тебя, надеется и верит”.
“У всех такие?”
“У некоторых. И кое кого в конечном итоге эти штуки и убивают. Сам знаешь все эти несчастные случаи, открой криминальную статистику и там гора странных вещей, которые стоило бы объяснить именно так, как хочется их объяснять”.
“И как защититься?”
“Никак. Нет никакой защиты. Физический мир это самый низ пищевой цепочки, мы считай как трава для коров из Ада. Гадалки, шаманы – хрень полная, только хуже сделают. Верующим здесь чуть проще, они обычно морально готовы что это говно полезет, как-то добрее его встречают, с пониманием даже. Но тебе уже все, поздняк метаться. Можешь попробовать отвлечься, но это придаст ему сил, скорее всего. Ненадолго пропадет, и вернется тогда в самый неудобный момент, знаю случаи. Некоторые заморачиваются вот основательно, пытаются наладить контакт, вроде как ой, домовой завелся, не помогало это никому ни разу ахха, концентрированное инфернальное зло, будет оно с тобой флиртовать, разбежался, разве что если хочешь прямо в психушке чтобы он тебя треснул, а может и захватить тело, кстати, тоже частая проблема наших сограждан. Хочешь узнать, что делать? Я расскажу. Но это тебе не понравится”.

Через полчаса я стоял перед дверями своей квартиры. На мобильный пришла смс от Таи: “уехала, на столе пельмени”. Я открыл дверь и безуспешно всмотрелся в непроглядную тьму прихожей. Чувство дикого ужаса пробрало меня до костей. Сильнее всего пугало даже не то, что я должен буду теперь сделать. Сильнее всего пугало то, что я теперь должен буду делать это каждый день, день за днем, до конца жизни.
Я зашел, переоделся, поел пельменей и сел работать.