— Альфред, мне страшно.

— Очень хорошо! Отчаянные умирают первыми. Главное не дай страху парализовать тебя. Думай!

— Не могу думать. Я не знаю, что будет завтра, что через час будет.

— "Весь мир — бардак? Ты гений, брат!" Какое тебе дело до будущего, детка? У тебя полно дел здесь и сейчас, вот ими и займись. Время — это конвейер, оно само тебе будет поставлять актуальные задачи. Фигня будет случаться бесперебойно, уж поверь.

— Хорошо тебе говорить. Я вот не умею стрелять с двух рук. Я даже бегаю плохо.

— Детка, что ты волнуешься, конец у всех один, я от него тоже не убегу. Ты же сама пишешь, ты знаешь, как важно заранее наметить финал. Только если возьмешь линейку и уверенной линией соединишь две точки, тебя никто читать не будет. Петляй! И пусть у всех дух захватывает от мысли, как же именно ты кончишься. И не разочаруй меня.

— Что бы ты делал на моем месте?

— Не-не-не, даже не надейся. У меня хватает своих демонов, твоих укрощать тебе. Сама решай. Тебе не надоело еще оказываться в дерьме из-за того, что выбрал кто-то другой?

— Начинается…

— Ой все! Ха-ха, ладно, вот что. Я с тобой. Я ж твой богатый внутренний мир. Keep calm and carry on.

Сегодня такой день.
Видно и слышно все как через стекло, а люди кажутся куклами с механическим заводом. Дыхание, поворот головы требуют усилия мысли.
День, когда спешить преступление. Когда садишься на сиденье в трамвае, горячее от солнца, прислоняешься всей спиной к мятому кожзаменителю, и хочется ехать и ехать вот так, чтобы солнце гладило по волосам, и было душно, и трамвай звенел и щелкал. В такие дни заставлять себя встать и выйти на нужной остановке кажется предательством, как и мысли о таблетках и долгах. Еще одним шагом прочь от себя, в прекрасную взрослую жизнь.

Мне снова не спится. Снова лежу и пытаюсь вспомнить день, когда это проползло в меня, стало моей частью. Оно поселяется в голове, просачивается в кости. Страшный яд. Он плещется в мозгу, так что ты видишь мир сквозь мутную пленку. Никогда ты не посмотришь уже прежними глазами.
Мне неуютно без винтовки. Смешно, но ее зовут Беттани. Зачем женщине давать винтовке женское имя? Кто из вас, детки, скажет, что называть продолговатый металлический предмет мужским именем менее извращенно?
Она осталась там. Моя Беттани осталась там. Моя форма осталась там. Мои мысли, черт бы их побрал, тоже остались там, во влажной жаре Сайгона. Когда это произошло? Когда шизоидные бредни комендор-сержанта стали правдой моей жизни? когда меня стала пугать тишина? Когда мне в постели стало не хватать не мужчины, а винтовки?
На миг мое сердце сжимается. Чьи руки сейчас держат ее? Хорошо ли он ее чистит? Таких винтовок много, но эта - моя. Моя.
Мне прошибает пот. Я смотрю прямо перед собой, пытаясь вспомнить, на каком я свете.
Я в Америке. Здесь Лето. Здесь нет войны.
Нет войны? Так ребенок закрывает глаза, чтобы погасить солнце. Я нашариваю в изголовье монету. сжимаю в кулаке. Жесткие ребра впиваются в ладонь. Бог, ты зачем-то позволил этому случится. Видно, никак иначе ты не мог сдвинуть эту махину с места. Глупо же будет сейчас остановиться на полпути. Моя цель - остановить войну. Прекратить любое насилие. Моя цель - мир без таких людей как я.
Встаю, одеваюсь. Пойду, пройдусь по территории. Разведка еще никому не вредила.

Недавно коллега спросила меня, хочу ли я пойти к метро с ней или предпочту прогуляться одна, послушать музыку. Это было со мной впервые, и, если честно, сама я так не делаю. Я стесняюсь своей интроверсии и стараюсь ее на людях чем-нибудь прикрыть, как поджимают ногу в рваном носке. Поэтому обычно сценарий такой. Сижу я, скажем, на той же работе, тихо занята своими делами. Это не очень срочные и не критически важные дела, это просто мои дела. В детстве я так в одиночестве просиживала над игрушками. Моя другая коллега, назовем ее, например, Р., жаждет общения. У нее что-то стряслось, она экстраверт, поэтому у нее все время что-то происходит. События не протекают в ее жизни, они обрушиваются,взлетают, взрываются с оглушительным треском и разноцветными искрами, как салют. Р. рассказывает мне в подробностях о последнем залпе, щедро делится своей точкой зрения. Я тоскливо скашиваю глаза на часы в углу монитора. Прошло уже полчаса. Мне не хватает храбрости просить оставить меня в покое, у меня нет дел, на которые можно сослаться. Если я продолжу заниматься тем, что делала, Р. сразу поймет, что я просто хотела от нее отвязаться. Я слушаю, киваю и вставляю реплики в нужных местах. В какой-то момент разговор заходит об общении. Р. сетует, что есть такие люди, что совершенно не интересуются чувствами других. Главное им вывалить на человека свои переживания. Они просто приходят и говорят-говорят-говорят. "Да, - киваю я с серьезным лицом, - такие люди - большая проблема".

читать подробнее

В подвалах огромного сталинского здания живет чудовище. Лохматый серый зверь с длинными ушами, широким безгубым ртом, в котором полно острых зубов. Так удачно сложилось (а, может, все специально устроили), что в здании этом находится музей с лекторием. Студенты и просто любопытствующие приходят посмотреть через толстое стекло, как внизу по грязным осклизлым трубам и бетонным перекрытиям ползает хищная тварь. Аудитория устроена амфитеатром, с крутым подъемом, это уже не ступеньки и еще не пандус. Скорее похоже, что пандус кто-то испортил, прибив к нему поперечные жердочки. Отсюда, сверху, чудище кажется совсем не страшным. Оно небольшое, не больше кролика или кота, если поставить его на задние лапы. Если подумать, оно похоже на Стича из мультика, такое же нелепое и коротконогое, или на одну из димкиных аватарок. На самом деле оно страшное. Тварь убивает. Любой желающий, однако, может забраться в подвалы и попробовать поохотиться на чудище. А сверху будут смотреть любопытные. Плата за "посмотреть" и охоту разная.
Мы как-то сразу решили, что мы пойдем именно охотиться. Признаться, я чувствовала себя нелепо, когда в песочном военном костюме, защитных очках и с гарпуном за спиной шла мимо зевак к люку в подвалы. Отдельное извращение делать пролаз наверху. Узкий, тесный, грязный и темный. Страшный. Леноран спускается первым, я лезу уже, когда он подсвечивает мне фонариком. Мы долго бродим по темным коридорам, все в грязи, и все-равно тварь оказывается в круге света неожиданно. Она просто сидит и щерит на нас грязную пасть. Кажется, я выстрелила, не помню. Точно не попала. Гадина убежала, и больше нам не попадалась. Внизу было темно, но я точно знала, что где-то над нами сейчас стоят и лениво переговариваются зеваки.
Следующий заход я предпринимаю уже одна. У Ленорана что-то стряслось, что-то нехорошее. Я иду и корю себя за то, что должна быть сейчас с ним, поддерживать друга, но мы условились изловить чудище, поэтому надо идти. Я не чистила одежду с прошлой попытки, поэтому весь путь меня преследуют шепотки: "Охотник идет!". Я пролезаю через люк, спускаюсь (почти осыпаюсь, если быть точной) вниз, и принимаюсь мучительно вспоминать, куда же идти. Вот поэтому мы и планировали идти вдвоем! С моим топографическим кретинизмом только по лабиринтам шляться. Я несколько раз сворачиваю наугад, отчаявшись запомнить дорогу. Все-равно я вижу только те несчастные полметра, что попадают в круг света от налобника. Какой-то звук заставляет меня насторожиться. Я просыпаюсь...

Обещала подумать над перепостом Йолафа в дневнике у Фета, и вот.
Получилось довольно много слов.

Время течет вокруг меня как-то странно. Дни складываются в недели и месяцы с головокружительной скоростью. Я строю планы не на несколько месяцев, а на несколько лет вперед, отвергая принцип великого Воланда. С другой стороны, а как иначе? Если каждый день проживать, как последний, ничего же не сделаешь. В последний день нельзя заниматься делами на перспективу. Так и начинается игра в вечную жизнь.
Фантасты часто ставят человеку в заслугу осознание конечности собственного бытия. Я как-то больше согласна с Капоте. "Молодость не слишком человечна, молодые не верят, что умрут".
Чувствую себя одновременно и молодой, и старой. У меня по-прежнему все впереди, мне по-прежнему можно ошибаться. Я сильна, здорова, у меня ясная голова, и я могу себе позволить писать подобные посты. С другой стороны, уже появилось прошлое. То самое, которое всплывает в голове туманно, то, что строит вокруг тебя стены и лабиринты, заставляет вести себя определенным образом. Нечто, что, при сравнении с реальностью, кажется другим. Есть люди, которые младше и думают не так, как я. Есть люди, которые раньше казались мне безнадежно старыми, а сейчас перестали казаться. И я начала догадываться, что можно дожить до предпенсионного тридцатилетнего возраста и не разучиться ошибаться.
Между прочим, страшное открытие, посетившее меня пару лет тому назад. Оно - один из сильнейших аргументов против собственных детей. Я сама ничего не знаю о жизни. Как я взгляну в их глаза, вселенски мудрые, как у всех маленьких детей, и не отведу взгляд? Как ответить на их вопросы?
И тут начнется другая игра.

Я вчера вернулась с полигона больная-больная, с температурой, до тошноты больной головой и совершенно без сил. А сегодня проснулась с воспаленным ОБВМ. Теперь он будет тут. Вперемешку с благодарностями и придирками

День в радостном мае (с)
Спасибы

Восемь суток на тракторе по снежной степи
Минусы

Труднее всего вспомнить, как бояться
Концентрированный ОБВМ