Продолжаю уносить материалы с Дайрей, для надёжности...И снова - история в лицах, в шутках-прибаутках, яркая и незабываемая, очаровавшая Тень всерьёз и надолго! Статьи господина Антрекота, а в качестве иллюстраций - любимые картины художника Цуёси Нагано. Они очень здорово передают колорит тех далёких времён!

Баллада о маленьких радостях жизни.
Во время осады Одавара пришли как-то к господину регенту Токугава Иэясу и Ода Нобукацу. Пришли, поговорили, выходят, идут по узкому такому коридору обратно в лагерь - и тут сзади крик. Оборачиваются, а за ними несется сам господин регент, Тоётоми, значит, Хидеёси, со здоровенным кавалерийским копьем наперевес - и Иэясу по имени выкликает. Ода Нобукацу так этим зрелищем проникся, что из коридора просто... делся. Только что был, сейчас уже нету, а есть где-то снаружи. Телепортация на пересеченной местности. У Иэясу для телепортации габариты были не вполне подходящие, так что он опустился на пол, руку с ножнами влево отвел - очень почтительная поза, а что бить из нее удобно, так это, сами понимаете, совпадение. Хидэёси набежал, копье тупым концом вперед повернул, говорит:
- Совсем забыл, смотри какая работа хорошая, тебе хотел подарить. Правда, красивое?
- Красивое,- согласился Иэясу,- спасибо большое.
Подарок с удовольствием прибрал и прямо сам и унес - через плечи.
А над Нобукацу регент больше шуток не шутил. Никакого ж удовольствия.

Диагноз по сёги (*)

Курода Канбэй, знаментиый стратег и не менее знаменитый прохиндей и пролаза, некогда рассказывал "Я люблю играть в сёги. Регент Хидэцугу играет чуть лучше моего. Он часто приглашал меня играть с ним и, когда выигрывал, всегда спрашивал, не поддался ли я. Заставлял меня каждый раз клясться, что я не нарочно. А когда я играл с Хидеёси, который едва знал, как ходят фигуры, и конечно понимал, что я ему подыгрываю - он всякий раз искренне радовался выигрышу. Он человек незашоренный и уверенный в себе, а племянник его Хидэцугу - мелковат и со страной ему, пожалуй, не управиться."

(*) японская разновидность шахмат, сильно ушедшая от первоисточника

Я хороший наездник-1

В приснопамятном 1590м, во время марша коалиции к замку Одавара, как-то выходят войска Токугава к узкой переправе. Мостик - не мостик, упоминание одно. А Токугава Иэясу же славился умением обращаться с птицами и лошадьми. Даже предполагали, что он их язык знает. Так что всем интересно - как он будет эту преграду преодолевать. А Иэясу на мостик посмотрел, спешился, коня под уздцы взял и очень осторожно перешел.
Наблюдатели разочарованные голос подают "у вас мол, слава такая, а вы через какой-то мостик пешком".
Иэясу даже глаза закатил от омерзения и сказал:
- Я потому и пользуюсь некоторой славой в этой области, что не стану попусту затруднять коня - ему еще, может, сегодня в бой меня нести.

Я хороший наездник-2

Однажды во владениях Токугава случился большой неурожай. Ждали голода. Кто-то из старых советников предложил немедля принять законы против престижного потребления, чтоб не тратили ресурсы зря.
- Ни в коем случае,- ответил Иэясу,- это способ надежно вызвать голод. Наоборот, прикажите объявить, что в этот год всяк, без различия статуса, имеет право строиться так высоко и просторно, как денег и земли хватит, перестраивать существующее жилье, как, опять же, желание и средства подскажут, нанимать стольких работников, сколько может оплатить или прокормить - и вообще забыть о существовании понятия "по чину".
Указ все поняли правильно: "сейчас или никогда" - и начали вкладываться. Пошло строительство, появилась работа, повезли товар, голода не случилось.

Проблемы хороших наездников

(с вероятностью, легенда, но тем не менее)

12 июля 1596 года в Фушими случилось землетрясение. Собственно, случилось оно не только там, но там - очень сильно. Так страшно, что "горы побежали прятаться", ну а новый замок господина регента, куда он только что перенес свою резиденцию, потерял значительную часть себя и обитателей. Хонда Тадакацу, знаменитый генерал Токугава, поспешил на место происшествия. Официально, чтобы проверить состояние регента и оказать помощь, в случае необходимости. Неофициально - поглядеть, не представится ли случая этого регента убить. Хидеёси был жив, цел, Хонду принял как родного и немедля затребовал его и его людей к себе в сопровождающие, пока носился по довольно большой округе, разбираясь с последствиями землетрясения и пожаров. А когда нашелся другой эскорт, сказал: "Ваш господин всем хорош, но есть у него один недостаток - рука не поднимается на доверившегося. Я подумал, что каков господин, таков и подчиненный, и не ошибся. Мелко вы мыслите, люди."
И Хонде нечего было ответить, потому что правда же - десять раз за тот день мог убить... и не убил.

Баллада о приоритетах

Как-то приехал Иэясу в провинцию Суруга и узнал, что там только что закончили строить мост через реку – а людей на него не пускают, ждут, чтобы господин первым проехал. Однако, сказал себе Иэясу и тут же отослал им депешу «Мосты строят, чтобы люди могли путешествовать. Не следует им в том мешать.» Но не удержался и добавил «Однако, если многие ринутся туда сразу, мост может пострадать. Так что вы уж ходите осторожно, по одному.»

Нашли друг друга

Во время суеты вокруг Одавара стало известно, что господин регент, Тоётоми Хидеёси, собирается на время остановиться в одном из замков Иэясу. Иэясу, однако, на эту новость барсучьим ухом не повел. Свита к нему – как же. Господин регент так редко приезжает на северо-восток, это такой случай принять его, развлечь его, доставить ему удовольствие, показать себя...
- Ни в каком случае. Я за этим милым человеком довольно давно наблюдаю. Он плохо обращается с сильными и равными, но неизменно милостив к тем, кто слабее. Выказывать ему богатство и силу? Зачем бы это?
И никакого особого приема регенту не оказал. Что характерно, регент остался доволен.

Баллада о временах и нравах

Начнем мы с истории, которая вполне могла бы оказаться в сказках народов мира. Итак, жил-был князь Ода именем Нобунага, а у него – генерал Хасиба по прозвищу «Обезьяна», а у того – два рифмующихся стратега из числа «союзников», Такэнака Ханбэй и Курода Канбэй. «Союзниками» же их называли потому, что были они оба не из «родных» владений Ода, а перешли к нему из враждебных тогда княжеств – Ода, приняв службу, часто направлял таких людей поддерживать того или иного своего полководца. В союзники.

Оба стратега слыли людьми, которых трудно превзойти в военном деле, но если первый – Такэнака Ханбэй, был известен как человек высочайшей добродетели (насколько это применимо к профессиональному командиру, воюющему по Сун Цзы), то про Куроду говорили, что он как-то встретил на жизненном пути тысячелетнюю лису и напрочь ее обморочил – причем, даже не с какой-то целью, а так, рефлекторно, чтобы не терять квалификацию.

И вот этого-то Куроду Канбэя и послали к одному вельможе – уговорить, чтобы уступил без боя. Тот его, в свою очередь, отправил к другому, недавно взбунтовавшемуся против Ода – мол, если уговоришь его, я тоже уступлю. А вот второй уговариваться не стал и разговаривать не стал, а сразу запихнул Куроду в подвал замка Ариоки: «не согласишься служить мне, не выйдешь». Подвал был специфический – тридцатидвухлетний Курода в нем приобрел ревматический артрит, из-за которого потом до конца дней своих предпочитал командовать боем из паланкина, а не из седла. Результата в смысле конвертации это, впрочем, не дало.

А тем временем, господин князь Ода констатирует, что мятеж есть, а Куроды нет. Мятеж есть, а Куроды нет и он не возвращается даже с неудачей. Тоже изменил, значит. Ну-ну. И дергает Ода первого подвернувшегося человека Хидеёси – а подвернулся ему Такэнака как раз Ханбэй – и приказывает: сына Куроды найти, изъять и убить. Клялся своим родом, обещая верность? Пусть теперь не жалуется.

Начштаба Такэнака Ханбэй, у которого с субординацией всю жизнь обстояло скверно, и который ко времени действия, пребывая на последней стадии своего, видимо, туберкулеза, скорее всего, вообще забыл, что такое понятие существует, взял под не имеющийся у него козырек и первую часть поручения исполнил дословно. Нашел и изъял. Вторую – с точностью до наоборот. Не убил, а спрятал в безопасном месте.
Курода же, будучи Куродой, не сразу – очень уж хорошо закопали – но нашел способ из подвала вылезть, из замка выбраться и по вражеской территории от дедушки и бабушки уйти. И как раз предстал пред светлые очи явившегося туда с войсками князя Ода... в виде, который не оставлял сомнений, что с ним эти месяцы происходило. Ода отправил его приходить в себя и задумался над тем, что вышло крайне нехорошо. И по логике следовало бы Куроду удавить здесь и сейчас, потому что представить себе, что он сделает, когда узнает новости, затруднительно, но масштабы грядущей гадости будут велики, сомнений нет. С другой стороны, убивать верного человека за собственную ошибку – само по себе гадость того же масштаба, и по существу, и по последствиям.

Ну и тут, конечно, сообщает ему Ханбэй, что переживать совершенно не из-за чего, мальчик, извините, жив. Приказ ваш нарушен, есть такое дело, последствия нарушения – за мой счет, но я с Канбэем работал и знал, что никакой измены тут быть не может, а вмешались наверняка внешние обстоятельства. Как оно и оказалось.
Ода покрутил головой, сказал «Ну и слава всему, что нарушил», наградил всех и даже, вроде бы, за инцидент извинился.
Тут и сказочке конец.

В свое время эта история вызвала у меня большое недоумение.
Его светлость князь Ода был настолько не ангел, что иезуиты тайком считали, что он – бич божий, посланный буддистам за нечестие их. Его светлость, при случае, был вполне способен выбить враждебный ему род до земли – или приказать не брать пленных (как, например, было, когда он воевал с радикальными буддистскими движениями). И за прямое неповиновение мог оторвать голову кому угодно, глазом не моргнув. И подозрителен бывал. Но. У него не то четверть, не то треть его конной гвардии состояла из бывших врагов. У него в его собственном совете заседали люди, раньше воевавшие против него. У него любимым и доверенным заместителем – первым провинцию получил в самостоятельное управление – ходил Сибата Кацуиэ, который во время драки за власть внутри дома Ода как минимум дважды покушался на жизнь Нобунаги и во второй раз Нобунагу спасло только чудо.

На хорошем обращении с «союзниками» князь настаивал во всех документах, которые этих союзников вообще упоминают. И, мягко говоря, не бросался крушить и ломать все и вся по первому подозрению. Помимо в целом непугливого характера, у князя Ода имелись к тому и деловые резоны. Переманивание полезных вассалов в те времена было способом ведения войны, Нобунага в этом виде спорта «делал француза, как хотел» - и не в его интересах было, чтобы о нем пошел слух: «позвал на службу и тут же придушил – тени на стене испугался».
В общем, в истории с Куродой он был сильно на себя не похож.

История, однако, настоящая – и даже графическое отражение получила, потому что благодарный Курода с тех пор мон коллеги-спасителя начал использовать – демонстрируя, что почитает его как отца (при разнице в возрасте в два года).
Что же там произошло?
А вот что.

Заранее предупреждаю, что дальше идет история неприятная и совершенно несмешная.

1578 год. Ода воюет на нескольких фронтах – в частности, с уже неоднократно упоминавшимися буддистскими радикалами школы Истинно Чистой Земли. Икко-икки, то есть. К противнику этому князь относился со всей возможной серьезностью – настолько, что положение в стране оценивал так «пришло либо мое время, либо время Наставника» (имея в виду Кённё Косо, тогдашнего вождя и учителя ИЧЗ). Центральный укрепрайон радикалов взят в ползучую осаду, а заведует этой осадой Араки Мурасигэ, доверенное лицо князя, правитель провинции Сэтцу и во внутриодовской иерархии человек не последний, а, скорее, наоборот.

С ним и вышла история. Была у Нобунаги такая привычка: периодически рассылать по дальним театрам инспекторов из числа своих пажей и гвардейцев. Эти-то инспектора и обнаружили, что подчиненные Накагавы Киёхидэ, одного из вассалов Араки, мирно торгуют рисом с осажденными. Конфуз, конечно, но, в целом, ничего страшного. То есть, это в норме ничего страшного. А если твой сеньор храмовые комплексы жжет дотла вместе с обитателями, счетом на десятки тысяч покойников, потому что икко икки и прочая сволочь ему в качестве подданых не нужна, и на особо пышных пирах черепа врагов, оправленные в золото, гостям выставляет? Кто ж может сказать, что и по какому поводу он сделает?

В общем, по всему выходит, что Ода со своим имиджем демона в тот раз доигрался. Араки и Накагава поехали к нему в Адзути объясняться по поводу того риса, но в дороге Накагава господина убедил, что ничего хорошего им не светит и уж лучше воевать с Ода у себя в Сэтцу, чем быть мирно зарезанными в замке Адзути. И они повернули обратно.

Ода неявке очень удивился, поскольку ничего хуже выговора в виду не имел – и решил, что, наверное, Араки как-то напугали и обидели. Послал к нему доверенных людей, мол, изложи свои претензии, небом клянусь, все уладим. Получил ответ - да нет, все в порядке, все хорошо... Ну раз так – приезжай. Если беспокоишься – можно заложниками обменяться.

А Араки в это время вовсю договаривается с противниками Ода, включая тех, кого осаждал – а договорившись, поднимает знамя мятежа. К тому времени, он уже совершенно убежден, что его от начала хотели зарезать, потому так и заманивали.

Хронисты же, находившиеся в лагере Нобунага, свидетельствуют, что князь был крайне удивлен известием о бунте, не сразу в него поверил, а поверив, подумал сначала, что враги скормили Араки что-то очень дезинформирующее (был недалек от истины) и что если быстро разъяснить недоразумение, то и мятеж сам собой рассосется.
Мятеж и не подумал рассасываться.

Ну хорошо. Есть ли необходимость воевать со всей провинцией Сэтцу, бывшей собственной, между прочим? Может быть и нет.
Перед явившимся на подавление войском князя – крепость Такацуки, ключевая. Ворота провинции. И сидит в ней вассал Араки, Такаяма Укон, хороший генерал, вернее, очень хороший. Исключительно. Но тут есть но. Семья Такаяма у Араки в вассалах – недавно. А до того в провинции была маленькая смута, а до того были они вассалами Ода. Каковыми, по идее, и остались, пусть и непрямыми. И хотя, по той же идее, должен бы Такаяма Укон идти за Араки – которому клялся и как держателю земли, и как командующему... но не против Нобунаги же?
Посылают к нему переговорщиков. Укон разводит руками – ты права, Сара, и ты права, Сара, но у Араки-то моя родня в заложниках.
Ах так, говорит Нобунага, так у меня тоже заложники есть. Какие?- изумляется Укон. Да твои единоверцы, Дом Жусто Такаяма или как там тебя теперь зовут. В общем, вернешься в объятия, разрешу строить ваши храмы и вести проповедь на всех моих землях. Откажешься... ну ты меня понял.
Такаяма Укон понял. Он демонстративно поссорился с отцом – так что тот помчался к Араки, проклиная сына на всех перекрестках (помогло, заложники остались живы), а на следующую ночь ушел из крепости в лагерь Ода. От него же чего требовали? Крепость сдать? Нет. От него требовали явиться и изъявить. Он явился и изъявляет. Дальше что?

Нобунага оценил и явку, и звериный буквализм и щедро наградил явившегося – резонно полагая, что крепость без него долго не простоит и даже брать ее не придется. Не ошибся.
А Такаяме задал вопрос – кого из вассалов Араки можно от него оторвать.
Ответ ясный, Накагаву Киёхидэ.
Как Накагаву... он же Араки этот мятеж и присоветовал?
Ну да, он присоветовал – и теперь пребывает в панике.
Это он в панике? Это я в панике – у меня на севере Уэсуги и Такэда, на юге Мори, по центру – этот паук Кённё Коса. Я его только в бутылку запер, так Араки своим мятежом его деблокировал. Если у них хватит ума выступить вместе и сколько-нибудь умело, они меня съедят.
Так вы, ваша светлость, видя опасность, встаете и нападаете. А Накагава – сидит и паникует. Хорошо если вас в этот раз раздавят, а если нет? Араки вы, может быть, и помилуете, если на вас такой стих найдет, а его-то – никогда. Пообещайте ему жизнь и прежние владения, и он ваш с потрохами.

Нобунага последовал совету – и все в точности так и вышло. Дорога к замку Ариока (да, тому самому, где сидел Курода, это Араки его в подвале и держал) раскатилась скатертью.
После чего князь Ода еще раз послал к Араки с предложением – и получил нецензурный отказ.
В общем, к тому моменту, когда решалось дело Курода, Ода Нобунага пребывал в убеждении, что в этой треклятой Сэтцу предать может кто угодно, кого угодно, когда угодно, по каким угодно нездравым причинам и вопреки каким угодно собственным интересам. Зона действия гигантской предательской флуктуации, а не провинция.
И это предубеждение сказалось на мере жесткости его решений – и мере их поспешности.

Дальше стало хуже.
Люди в замке Ариока забеспокоились – враг у ворот. Араки Мурасигэ произнес замечательную воодушевляющую речь: у нас прекрасная цитадель и цепь горных замков, мы можем сидеть тут, пока небо не рухнет в море, но не будем, потому что у нас множество союзников и, как только они подойдут, мы нападем сами... и так далее. Речь подействовала. Вот только ночью – той же самой ночью – Араки снялся и утек в один из тех неприступных горных замков. С очень маленькой свитой. Бросив всех. Судьбу цитадели угадать нетрудно.
Князь Ода посмотрел на все на это и послал к Араки нового парламентера из числа собственных людей Араки. Сдашь крепости – не трону твою семью, твоих вассалов и их семьи (самому Араки жизнь уже никто не предлагал). Не сдашь... Предложение щедрое – и Ода тут же о нем пожалел, потому что Араки отреагировал как тот новый русский из анекдота про сделку с дьяволом. Убьешь всех моих родных и близких? А в чем тут засада? То есть, отказался.
А обещано уже. А слово назад не берется.
Так что в лагере Ода все очень расстроены. Это ж вам не монахи какие-то, хотя и монахов многим было жалко; это вам не икко-икки, которых в плен брать не приказано, хотя многие прикидывались непонятливыми и брали; это бывшие свои, знакомые, иногда – родня, 600 человек, большинство – женщины и дети. Кошмар.

Приговоренные женщины взывают к будде Амиде и сочиняют трогательные стихи:

Что же делать мне
С телом, бренным как роса,
если не уйду? (дочь Араки)

Тающая жизнь –
Не повод для слез,
Но материнская любовь,
К миру привязав меня,
Мешает спастись. (Даси)

Солдаты обливают слезами рукава... но, как вы понимаете, берут и режут, как положено. Эн сотен на месте и 30 человек в столице: чтобы никто случайно не подумал, что император не одобряет происходящего.

Араки заблокировали в этой его твердыне и перешли к другим делам. Потом он и оттуда сбежал.
На этом все и закончилось.

Постскриптум

Курода Канбэй после этой истории сильно потерял в жизнерадостности и настолько приобрел в коварстве и цинизме, что через несколько лет его уже «боялся сам Флинт». Поскольку в роли Флинта выступал Хидеёси, достижение немалое. Страх этот, впрочем, не помешал Куроде стать князем и дожить до старости.
А еще у него образовался странный пунктик, о котором быстро стало известно – и пользовались им бессовестные люди направо и налево. Не получалось у Куроды с детьми. Отпускал он их. Даже из осажденных крепостей. Даже если не сдавались. Даже если был приказ. Достаточно было попросить. В особо тяжелых случаях, если отпустить было никак нельзя – брал к себе в дом(*). И не выдавал, кто ни прикажи. Хидеёси, в общем, и не очень приказывал. Не тот был повод, чтобы ссориться, у всех свои недостатки.

Араки Мурасигэ четыре года прятался, а когда князя Ода убили, обнаружился в полувольном городе Сакаи – и стал одним из тамошних великих чайных мастеров. От всей истории у него осталась только сильная неприязнь к христианам, виновным, по его мнению, во всех его несчастьях. По семье он, конечно, горевал, но чай это ему не портило.

(*) Гото Матабэй, один из великих генералов следующего поколения, был из таких.

Борьба с прогулами и насаждение высокой трудовой этики

"19 дня 7 месяца Цуда Ёхати, Ген’и и Акадза Ситироэмон убили в Гифу Идо Сайскэ. Они действовали по приказу Нобунаги, отправленного им господину Тюдзё Нобутаде. Мотивы Нобунаги были таковы: Идо – бездельный лодырь, которого никогда нет в Адзути, он также не перевез туда жену и детей. Вместо этого он живет то в одном доме, то в другом в разных округах. Кроме того, в прошлом году он подделал документы и оклеветал Фукао Идзуми перед Нобунагой с целью причинить ему вред. Его негодные дела накапливались, накладываясь одно на другое, так что Нобунага приказал предать его смерти."
Ота Гюити, "Хроники Нобунаги

А вы говорите, Андропов...

Баллада о логике, чувстве такта и уважительных причинах для поражения

Цитаты из хроник приводит Артур Сэдлер в книге "Создатель современной Японии", подстрочник мой.

Время действия - после битвы под Сэкигахарой.

"Когда Исиду привели в лагерь Иэясу, дали ему лекарство, подходящую одежду и устроили поудобнее, Хонда Масадзуми пошел повидаться с ним. После обычного обмена любезностями, он начал так "Поскольку Хидэёри(*) так юн, было бы лучше, если бы вы сделали все, что могли, чтобы привести тайро [старейшин-регентов] и бугъе [администраторов] к согласию и тем избежать беспорядка в империи, но вместо этого вы взяли и учинили бесполезный мятеж, поставили все на одно сражение - и проиграли его. Это не кажется особенно мудрым решением. Хотелось бы знать, какие советы или причины побудили вас избрать такой путь?"

"У мелкого вассала вроде вас,- отрезал Исида,- вряд ли возьмутся представления о том, что есть стабильность Империи. Вы - колодезная лягушка, которой не видать океана, потому вам в ум не войдет ни задумать такое дело, ни осуществить его. Так или иначе, а случилось это потому, что Укита, Уэсуги и Мори, а потом Маэда Ген'и, Масуда и Накацука не могли договориться промеж собой. И я заявляю вам прямо сейчас, что за все происшедшее ответственен я и никто другой. Так что можете сказать Иэясу, чтоб он взял мою голову и помиловал прочих, потому что не они создали заговор. Они делали все, что могли, но когда дошло до сражения, некоторые предали нас, а некоторые не прибыли вовремя, и мы потерпели неудачу. Но если бы вышло иначе, и они все действовали честно и согласно, это ваша сторона была бы побеждена. Раз уж вы нас разбили и мы пленники в ваших руках, вы можете критиковать нас и насмехаться над нами из-за этого поражения, но ведь даже так, несмотря на всех предателей, Укита и Отани, и Симадзу, и я держали позиции и дрались до последнего, не впадая в замешательство, и не позволили нашему поражению стать разгромом. Так что как бы нас ни ругали, а стыдиться нам нечего."

"Вы искусно защищаете свое дело,- ответил Хонда,- однако мудрый командир должен знать своих людей и разбираться в человеческой природе. Если он начинает кампанию, не ведая, что творится в головах его генералов, предатели легко опрокинут его планы. То, что победа зависит от верности вассалов, вошло в поговорку, и хотя Укита и Накацука и вы возможно выступили из Овари с мыслью достичь цели или погибнуть, как вы говорите, в конце концов, прочие отступили и бросили Отани умирать(**), и вот, вы - наш пленник. Разве это входило в ваши планы?"

Исида рассмеялся. "Чистая правда - нет оправданий тому, кого одурачил вероломный подчиненный.- признал он,- но с вашей стороны несколько узколобо и мелочно обвинять Укиту и меня в том, что мы отступили и оставили Отани на погибель. Как вы знаете, он был тяжко болен много лет, и не было причин, чтобы ему умереть чуть позже, а не чуть раньше. Мы отступили, чтобы продолжить войну, вот и все. Когда вассал Танаки пришел к месту, где я скрывался, было бы достаточно легко заколоть его, а потом покончить с собой. Но я подумал, что куда лучший план, если уж дошло до этого, позволить врагу взять на себя все хлопоты по лишению меня жизни, а я, тем временем, смогу узнать о героических - и нет - делах прочих, так что мне будет чем развлечь Тайко, когда встречу его на том свете. И это все, что вы услышите от меня по эту сторону жизни." После чего он решительно сомкнул уста и более ничего не говорил."

(*) Наследник Тоётоми Хидэёси, которому в то время было семь лет. Естественно, не было речи о том, чтобы он сам мог править государством. Поэтому Хидэёси создал двухуровневую систему - регентский совет и административный совет, связав всех клятвой поддерживать наследника. Естественно, действующие лица тут же вошли в конфликт, после смерти Маэды Тошиэ конфликт этот перерос в войну.
Состав регентского совета: Маэда Тосиэ (н), Токугава Иэясу (в), Уэсуги Кагэкацу (з), Мори Тэрумото (з), Укита Хидэиэ (з), Кобаякава Такэаки (п). Состав административного совета: Асано Нагамаса (в), Масита Нагамори (з), Маэда Ген'и, Нацука Масаиэ (з), Исида Мицунари (з). (В - восточная коалиция, З - западная, Н - нейтрален, П - переметчик).

(**) Отани Ёсицугу по обстоятельствам сражения оказался в положении, когда вынужден был продолжать бой, в то время, как большая часть западной коалиции уже бежала или отступала. Болезнь, о которой говорит Исида - проказа.

Баллада о переквалификации в управдомы
Во время сэкигахарской кампании Курода Канбэй, видный деятель восточной коалиции 54 лет, вел, не вылезая из паланкина, активный и здоровый образ жизни на юго-западном острове Кюсю. Поднял ополчение, блокировал сторонников западной коалиции на острове (а их там было много), перехватывал транспорты и пополнение – и понемногу отъедал территорию, так что полностью сосредоточиться на кампании против Иэясу у тамошних даймё не получалось.

Рассказывают, что однажды его корабли перехватили транспортный конвой Симадзу, который вез, в основном, семьи. Командир конвоя, вроде бы, даже сначала попытался сдаться, но за туманом сигнала не заметили, а дальше поздно было. Бой длился несколько часов, нападающие потеряли до сотни людей, конвой погиб весь. Когда об этом деле донесли Куроде, он вздохнул и сказал, что трудно ругать людей, которые так упорно за тебя дрались, но в чем был смысл этого мероприятия? Потеряно время, погибли люди – и что в плюсе? Тем более, что там БЫЛИ! ЖЕНЩИНЫ! И! ДЕТИ! Дети там были. Это бесчеловечно. И глупо. Вы... больше никогда так не делайте, в противном случае, я буду очень расстроен.

Расстроенного Куроду никому видеть не хотелось (вы когда-нибудь сталкивались с жараракой в активной депрессии – и в поисках причин депрессии с целью немедленного и крайне болезненного устранения оных?), так что инцидентов таких более не случалось.

Война, тем временем, у него шла удачно, война шла очень удачно, война шла так удачно, что понемногу становилось ясно – еще пара-тройка месяцев и доморощенные куродины войска просто займут остров, практически весь. А, между прочим, огромная территория, и богатая, и, как бы это выразиться – остров же. Суша, окруженная водой. Отличная, знаете ли, база. И хозяин этой базы многое может себе позволить и на многое может рассчитывать. Так что, в разгар кампании Курода получает письмо. От Токугавы Иэясу, победителя при Сэкигахара, вождя восточной коалиции и собственного старшего союзника, а по нынешним обстоятельствам, считай, начальника, если не сеньора. Письмо передавало благодарность, столь пылкую, что ею можно было поджигать дрова, восхищение, столь сильное, что оно озарило весь остров и его территориальные воды, заботу, столь глубокую, что Марианская впадина умерла от зависти... в общем, Иэясу выражал признательность, подробно сообщал о своих успехах (и размере войска, которым располагал) и настоятельно просил друга, товарища и драгоценного союзника не подвергать хрупкое здоровье тяготам и опасностям зимней войны.

Поскольку климат на Кюсю субтропический, муссонный, температура на равнинах не падает ниже 10 градусов (да и в горах ниже ноля почти не бывает), два теплых течения и так далее, то забота, конечно, выглядела, как и должна была, сущим издевательством, для порядка и сохранения общего лица облеченным в вежливую форму.

«Черт, он понял.» - сказал Курода и распустил ополчение по домам – естественно, не забыв очень богато наградить всех, кто явился. Того и честь требует, и мало ли...

В столице его встретили с шумом, грохотом, всеми мыслимыми знаками уважения – можно сказать, не по чину даже. Иэясу опять долго рассыпался в благодарностях, а потом собрал себя обратно и сказал – за то, что ты для меня сделал, проси и бери, что хочешь, я не откажу тебе ни в чем. Ключевым словом было, конечно, «проси» - оно устанавливало иерархию раз и навсегда. Но и «что хочешь» весило много – в него было включено и то, что Курода по первому предупреждению свернул кампанию и против Иэясу воевать не стал.
«Ты знаешь,- сказал Курода,- а ничего мне не надо. Мой сын отличился под твоей командой, ты его наградишь щедро, я тебя знаю. А мне хватит того, что он мне выделит. Я умею воевать, умею править – а сейчас хочу заняться вещами, которыми не так хорошо владею, не так уж много у меня времени.»

Последнее звучало угрожающе, но постепенно выяснилось, что речь идет о каллиграфии, чайной церемонии (к которой Курода в свое время относился с подозрением – что ж это такое, столько людей с оружием в тесном помещении), архитектуре, математике и прочих занимательных вещах. А свое «что хочешь» Курода регулярно употреблял на то, чтобы сохранять всякие подвернувшиеся жизни (в том числе и бывшим противникам) – и действительно ни разу не встретил отказа, даже когда дело касалось личных врагов Иэясу.

Многие в окружении Токугавы-старшего не понимали, почему он так обхаживает Куроду Канбэя, прощает любые выходки и так обрадовался уходу Куроды из политики. В конце концов, Иэясу надоело и он сказал, что проще один раз показать, чем много раз объяснять. И на каком-то пиру выставил на обозрение пять лучших своих чайников и чайниц. Когда все достаточно уже выпили, сказал Куроде - бери любой, если унесешь домой сам. Канбэй, которого к тому времени носили в паланкине везде - жесточайший артрит плюс посредствия нескольких ранений - встал, подошел, посмотрел, выбрал. И унес. И донес до дома.

Окружение в диссонансе - он, что, все это время... притворялся, что калека?
Нет, ответил Иэясу. Просто этот человек может все, что хочет. Наше счастье, что он не так уж и много хочет.

Еще о дамах в японских селеньях
( просто краткий переклад статьи, с благодарностью Антрекоту за прояснение контекста)

Каи –химэ родилась предположительно в 1572 г., была дочерью Нариты Удзинаги, вассала Поздних Ходзё в регионе Канто, и легендарно знаменита своей помощью отцу в обороне замка Оси во время Одаварской кампании. Хотя она была прославлена красотой и отвагой, современные историки не уверены, что она действительно совершала подвиги, ей приписываемые, велика вероятность, что они подчерпнуты из исторических романов и фольклора эпохи Эдо.
В июне 1590 г. Исида Мицунари во главе 20-тысячной армии осадил замок Оси, но его армия была ослаблена наводнением. Каи призвала уцелевших контратаковать и в доспехах, на коне сражалась в поле во главе 200 воинов. Позже, когда на помощь Исиде подошли Санада Масаюки, Санада Нобусиге ( Юкимура тож. – прим. пер.) и Асано Нагамаса, она, как утверждают, убила в бою вассала Санады Мияги Такасиге. Когда замок Одавара сдался, ее отец поступил так же, в надежде положить конец военным действиям.
Позже они с отцом перешли под начало Гамо Удзисато . Как-то раз, когда ее отец был в отъезде, в их владениях случился мятеж, начатый Хамадой Сюгеном и его младшим братом ( исторические источники полагают, что в действительности мятеж начали младшие братья Удзинаги). Свекровь * Каи была убита. Услышав об этом , Каи взялась за оружие и выступила против мятежников. Она убила зачинщиков и эффективно прекратила кровопролитие. Услышав об ее храбрости, Тоетоми Хидеёси включил ее в число своих наложниц.** В результате ее отец стал одним из доверенных генералов регента и получил замок Карасуяма с доходом в 20.000 коку риса.
Говорят, что много позже, в конце Летней осады Осаки, она бежала из замка вместе с наложницей Тоетоми Хидеёри и дочерью Хидеёри На-химэ. Все трое стали монахинями в монастыре Токей-дзи.
В современной популярной культуре образ Каи-химэ, естественно, использован в нескольких компьютерных играх( и аниме – пер.). По псевдонимом «Каи-химэ» выступает профессиональная рестлерша Мацумото Хиройо.
*Каи на тот момент числилась вдовой.
**Напоминаю, что в феодальной Японии наложница это, по факту- «младшая жена», статус женщины оно не роняет.
По данным, найденным Антрекотом, мятеж в подведомственном хозяйстве приключился, поскольку господин сюзерен Гамо Удзисато был слишком занят тем, что копал под господина дракона ( см. Балладу о птичкиных глазках)

Баллада об обращении по инстанциям
1590 год. Армия регента идет воевать клан Ходзё. Как всякий грамотный военный, Хидеёси намерен "сражаться вместе, идти порознь" - и желает часть кавалерии отправить морем. По тихоокеанской, внешней стороне острова Хонсю.
Не выйдет, говорят ему корабельщики. Такое дело - не выйдет. С давних времен, любое судно, на котором есть лошади или хоть что-то, сделанное из конской шкуры, гибнет на траверзе Окадзаки, что в провинции Оми. Мы и слова-то "лошадь" на этом маршруте не употребляем, а о том, чтобы настоящих живыми довезти, и речи нет.

Хидеёси подумал и сказал "Ничего страшного." Потребовал писчие принадлежности и быстро составил письмо. А корабельщикам сказал "Если что-то начнется, отправьте это в Драконьи Палаты под морем, ну в воду бросьте, и следуйте дальше - не будет с вами ничего худого."

Корабельщики, может, и не захотели бы полагаться на его слова, но ясно было, что если не примут груз и не выйдут в море, худое будет непременно. А так - вдруг поможет? Если уж человек из носильщиков обуви в правители страны скакнул, он, наверное, что-то знает.

Вышли. На траверзе Окадзаки небо потемнело. Корабельщики быстренько спустили письмо в воду. Дальше показания расходятся - одни источники говорят, что шторм улегся, не начавшись, другие, что погода портилась-портилась и все же испортилась, но ничего, с чем знающие люди не могли бы справиться, не произошло. Так или иначе, а караван дошел до порта в целости и сохранности - тут разночтений нет. И дальше уже этим маршрутом ходить люди боялись поменьше.

В письме же значилось: "Хозяину Драконьих Палат. Мы следуем в Одавару бить Ходзё. Пожалуйста, позвольте нам добраться до места целыми и невредимыми. От регента Хидеёси."

И как, спрашивается, такое могло не помочь? Любому морскому диву понятно, что с автором лучше не связываться.

Один маленький недостаток
Племянник и в одно время наследник господина регента Тоётоми Хидэцугу был человеком научного склада ума и любопытным без меры, а потому неудивительно, что он прекрасно поладил с отцами-иезуитами, много общался с ними и им покровительствовал (в той мере, в какой его дядя ему это дозволял).

Естественно, и миссионеры отзывались о нем хорошо. Ну почти. То есть, выглядело это, например, так. Падре Луис Фройс в своей "Истории" писал, что Хидэцугу "был красив, хорошо сложен, обладал острым и проницательным умом и превосходной способностью рассуждать, вид имел благородный, манеры - располагающие, был мудр, осмотрителен, трезв, скромен, крайне далек от низких удовольствий, отличался пристрастием к изящным искусствам, получал большое удовольствие от бесед с учеными людьми и сам с усердием предавался освоению всякой науки, подобающей правителю такой страны как Япония".

Но Фройс был честный человек - так что он не мог не отметить, что за кампаку числилась также и некоторая слабость.

"Все эти преотличные качества затмевал в нем удивительный, самого бесчеловечного образа порок. Странное удовольствие и развлечение доставляло ему убийство людей, и в такой мере, что когда кого-либо приговаривали к смерти, он выражал желание самолично быть палачом. Он огородил стеною место недалеко от своего дворца и устроил там посредине что-то вроде стола, на котором преступник должен был лежать, пока тот крошил его на части. Порой он ставил их стоймя и рассекал надвое. Но величайшим удовольствием было для него отсекать у них член за членом, что он и делал точно как мы отделяем крыло или ногу у птицы. Временами он также ставил их мишенью и стрелял в них из пистолетов или стрелами."

Это с мужчинами. С женщинами, по словам Фройса, Хидэцугу любил дойти до самой сути.

Надобно сказать, что в самой Японии слухи о племяннике регента ходили еще и почище - например, что он любил упражняться в снайперской стрельбе, выбирая в мишени крестьян на дальних полях или прохожих на дороге. Но это, судя по всему, были и правда слухи, причем, кажется, запущенные уже во время опалы Хидэцугу, потому что ни один инцидент такого рода нигде, сколько известно, не отражен, а в те или иные документы попасть они должны были обязательно. А вот преступники попали. И не просто куда-нибудь, а в официальный опросник о неподобающем поведении, который дядя направил племяннику. В опроснике имелось все от непочтительности до государственной измены, и вторым пунктом стоял вопрос, как смел он унизить свое звание лично осуществляя казни.

Впрочем, если принять в расчет послужной список самого Хидеёси и его манеру, например, проводить перепись населения или доводить план по поставкам до населения же, придется признать, что слабости Хидэцугу и вправду не заслуживали упоминания, более чем на два абзаца.

Чувство юмора Хонды Масанобу
После Сэкигахара победителям пришлось решать множество организационных вопросов - в частности, что делать с разнообразной родней побежденных. Зашла речь о старшем сыне Исиды Мицунари. Младшие маленькие, с ними все понятно, раздать дальней родне, а этот-то взрослый. Ну да, в монахи собирался еще до всей этой истории, но... что ж с ним делать? Особенно, когда вокруг стоит свора генералов, покойным Исидой обиженных, и истекает личным чувством.
- Как что?- удивляется Хонда.- Помиловать конечно. За особые заслуги его отца перед домом Токугава.
- Какие заслуги?- с легким недоумением интересуется Иэясу, у которого к пареньку как раз никакого личного чувства нет - а потому он бы как раз с удовольствием оставил его в живых, найдись к тому малейший повод.
- Ну как же. Мало того, что он такой ораве князей организовал паломничество по храмам Поднебесной,- речь идет о бесконечных маневрах во время кампании,- так если бы не он, разве Токугава смогли бы взять всю страну за одно сражение?
Окружающие переглянулись - и правда.
- Никуда не денешься,- соглашается Иэясу,- заслуга огромная. Пусть идет, куда шел.
Как вы понимаете, все желающие сорвать накопленную злобу на семье Исиды Хонду за этот эпизод невзлюбили - но вряд ли это его особенно интересовало.

Гадюка административная гигантская в действии
После того, как в бессмертном 1600 Токугава Хидэтада невесть почему настолько возжелал взять замок Уэда, что из-за этого опоздал к генеральному сражению (*), его батюшка, Токугава Иэясу, временно разочаровался в наследнике, причем, разочаровался до стадии "не вполне понятно, зачем такому олуху жить, а раз непонятно - значит и не надо." When in doubt, cut it out.
Сказано - сделано. Вернее, почти сделано. Потому что, направляясь решительным шагом объявлять о том, что у него в семье убыло, господин Иэясу был пойман за хвост одним из своих генералов - Хондой Масадзуми, старшим сыном Хонды Масанобу из предыдущей истории. Пойман совершенно бесцеремонно, практически прижат к стене - и уведомлен, что молодой господин Хидэтада, который вообще-то впервые самостоятельно командовал операцией, не виноват.
А если кто виноват, то как раз тот самый Хонда Масанобу, которого Иэясу к сыну приставил в качестве советника, и который позволил ему самому набить себе шишки (или, заметим мы от себя, просто решил в какой-то момент, что прямой перехват командования обойдется всем еще дороже). И если спрашивать вот таким образом, то с него.
Иэясу постоял, подумал - и выразил желание узнать, а что в этой ситуации собирается делать сам Хонда Масадзуми.
Тот посмотрел на господина с некоторым недоумением и ядовито поинтересовался, а что вообще в этом мире может делать человек, после того как он дал вот такой совет в отношении собственного отца.
Перспектива в одночасье остаться без обоих Хонд произвела действие вполне отрезвляющее - так что к тому моменту, когда Хидэтада рискнул показаться отцу на глаза, тот всего лишь буркнул, что будущему правителю нужно все-таки уметь определять приоритеты и не пытаться немедленно подчинить то, что само упадет в руки в случае победы в генеральном сражении - и в любом случае никуда не денется. На чем все и закончилось, если не считать того, что Иэясу проникся довольно большой симпатией к Масадзуми. Не за то, что помешал убить сына. А за красоту шантажа.

(*) а замок все равно не взял, несмотря на десятикратное преимущество, потому что замок, где сидит в обороне семейство Санада, не берется, пока там сидят Санада - примета такая.

А вот и иллюстрация, предоставленная wakamizu, вкупе с замечательной историйкой, переведённой добрым человеком yako-kaede:
После битвы при Секигахаре Токугава Иеясу выслал Санаду Масаюки (1544-1608) и его сына Юкимуру (1570-1615), младшего брата Нобуюки, на гору Кудо в провинции Кии, далеко от их родной провинции Шинано. Когда жена Юкимуры приехала его навестить, ему не было позволено увидеться с ней, потому он через своего сына передал её свое зеркало (эту сцену иллюстрирует гравюра). Юкимура впоследствии сбежал с горы Кудо и присоединился к силам Тоётоми у Осакского замка, где он погиб, сражаясь против Токугава.


Влияние чайной церемонии на рост маргариток
Господин генерал Като Киёмаса даже в своей среде отличался резким характером и несколько небрежным отношением к человеческой жизни. В бытовом поведении это тоже проявлялось. Сам генерал, впрочем, считал свое отношение единственно достойным воина, а все гуманные поползновения и даже красивости вроде стихов - недопустимым отвлечением ресурса от вещей единственно важных.
Но чайную церемонию положено было любить всем, такова была воля господина регента, и Киёмаса, как человек лояльный, пил чай и собирал чайности. Из-за них все и вышло.
В один прекрасный день кто-то из его пажей случайно разбил принадлежавшую ему знаменитую - и очень дорогую - чайную чашку. Кто-то - потому что в комнате в тот момент находились все.
Услышав о деле, Като Киёмаса поинтересовался - кто.
Пажи ответствовали - не скажем. И вообще, сами не знаем.
Киёмаса удивился, разгневался и сказал, что не думал, что у него в службе столько трусов.
Пажи поинтересовались, с чего он их так честит.
Генерал ответствовал, что кому угодно понятно, что разбившего ожидают крупные неприятности, соотносимые с ценностью чашки - и этот заговор молчания - глупая попытка их избежать. И соответственно, что...
Пажи переглянулись и объяснили, что вообще-то они сейчас, с учетом всем известного характера их господина, нарываются на куда более крупные неприятности - и делают это с целью помешать господину совершить глупость. Потому что верный человек пойдет за тобой в бой - и возможно принесет победу или сохранит жизнь. А они не слышали, чтобы на такое была способна даже самая ценная чайная чашка.
Като Киёмаса подумал, признал, что они правы и тут у него получается перебор, приказал о деле забыть... и, как говорят, с тех пор начал относиться к людям чуть-чуть помягче.

Cтрашная месть
Хирацука Эттю-но-ками был в своем семействе младшим и потому имел право выбирать себе господина сам. А поскольку был он человеком одновременно большой силы, храбрости и ума, то и желающих на него нашлось некоторое количество. В числе их был и Токугава Иэясу. И получил отказ. С формулировкой «Иэясу скуп как не знаю что. Он разговаривает с подчиненными вежливо и уважительно, но щедрой награды от него – сто лет жди и не дождешься.»
На чем Хирацука и убыл и вскоре сделался доверенным вассалом... Исиды Мицунари.
Ну ладно.
А под Сэкигахара его взяли в плен и привели к Иэясу. Тот посмотрел... «Да, говорит, хорошенький вид – и очень подходит человеку, который пренебрег мной и пошел к Исиде.»
Пленный посмотрел на него красными глазами и зашипел «Тоже мне новость для самурая – попасть в плен в бою. А уж ты-то с детства и заложником у Имагава был, потом тебя Тода поймали и Ода продали – и ты сидел себе три года в этой дыре, замке Тенсубо в Овари. Тебе ль с твоим опытом надо мной насмешничать? Тебе, что клятвы дает направо и налево и так же их нарушает. Тебе, что вопреки завещанию покойного регента пренебрег его наследником... Стыд ты и позор, а не воин. Еще б я назвал такую тварь господином. Руби мне голову и покончим с этим!»
Иэясу покачал головой «До чего ж омерзительный тип. Ну зачем мне тебя убивать – ты у меня будешь жить долго и очень неприятно.»
Тут уже все ждут какого-то страшного приказа, а господин Токугава выдает:
«Развязать и отпустить.»
И правда, человек храбрый, верный, талантливый, убивать такого – жалко. Ну а уж неприятности с таким языком и характером он себе обеспечит сам.

Баллада об умении правильно ждать, ориентации по раю и характерных японских выводах
Токугава Иэясу любил соколиную охоту. Токугава Иэясу всю жизнь любил соколиную охоту, даже когда ему еще не пожаловали фамилию Токугава. Собственно – с раннего подросткового возраста. А в этом возрасте он жил в городе под названием Сумпу, что в провинции Суруга, заложником в клане Имагава. И не очень большим было его хозяйство - так что птицы его, бывало, залетали на землю соседа, некоего Харамииси Мотоясу, а следом за птицами на чужую территорию, естественно, забирался и сам птицевладелец – прибрать своих пернатых. И, видимо, постоянные эти визиты господина Харамииси сильно допекали, потому что отзывался он о молодом заложнике как тот председатель колхоза о постоянно падающем на его голову парашютисте – и даже хуже, потому как от «осточертел этот мальчишка из Микава» Харамииси начал потихоньку переходить к «зачем ему жить на свете», ну а характер обращения с юным соседом тоже от первого пункта потихоньку съезжал в сторону второго.

Но тут соседу исполнилось 16 и он, наконец женился, оставил жену в заложницах, а сам переехал в свое, сильно всеми объеденное, родовое владение в провинции Микава, потом Имагава Ёсимото с двадцатипятитысячной армией пошел расчищать себе дорогу на столицу и встретил в темном переулке тогда еще мало кому известного Ода Нобунага, на чем прекратил земное существование, а молодой тогда-еще-не-Иэясу не прекратил, вывернулся и вскоре заключил с Ода союз, потом было много интересных и славных историй, а уж совсем потом, то есть целых 15 лет спустя, уже Токугава уже Иэясу взял в осаду замок Такатенджин, в тот момент находившийся в руках клана Такэда. А вышеупомянутый Харамииси Мотоясу, какое-то время назад перешедший на службу к Такэда, на свое несчастье, оказался внутри. Замок вымаривали голодом, кое-кто из гарнизона и населения попытался выбраться за кольцо осады, Харамииси был в их числе. И тут ему не повезло второй раз – поймали. И в третьий раз не повезло – подвернулся под глаз самому командующему... Аааааа, говорит тот, это тот самый Харамииси, которому кусок в рот не лез, когда я в Камихара птичек своих вылетывал? Я его помню, да и он меня должен, ведь я ему, как это... осточертел и вообще напрочь жизнь отравил? Ну раз уж так он меня видеть не может, пусть зарежется здесь и сейчас и не видит.

Кажется, в оценке меры и степени теплых чувств, одолевающих Харамииси, господин Токугава не промахнулся и видеть его и впрямь сильно не хотели, потому что бывший сосед, когда ему все это передали, сказал только «Логично, не возражаю.» Потом повернулся лицом к югу и приготовился было к процедуре но тут...

Вы же знаете, всегда, везде и при любых обстоятельствах есть люди, которые знают лучше и говорят под руку. Так вышло и здесь. Кто-то из наблюдателей не удержался от комментария: мол, даже такой выдающийся человек не знает правил последнего часа – вы б к западу-то повернулись, а потом уж резались.

Харамииси, и до того, видимо, пребывавший не в лучшем из настроений – день все-таки совсем не задался - взорвался «Вы невежда! Сам Будда учил [в «Лотосовой Сутре»] «Ведь во всех мирах десяти сторон [света] нет двух Колесниц. Как же могут быть три [Колесницы]?» ... Неужели вы вправду думаете, что рай лежит только на западе? До чего ж вы мелкий и ограниченный человек! Зачем бы мне предпочитать один рай другому?»
И зарезался-таки лицом к югу.

Из всего вышеописанного автор «Микава-моногатари» делает вывод – мол, милосердней нужно быть, если имеешь над кем власть. Никогда ведь не знаешь. А то ищи потом правильное направление на рай.

Никогда не знаешь, добавим мы от себя, может ведь подвернуться Токугава Иэясу. Долгоживущий, талантливый, терпеливый и не передать, насколько злопамятный. Кстати, как вы думаете, где потом располагалась штаб-квартира господина сёгуна-в-отставке? Ну естественно, естественно в Сумпу.

Еще одна баллада об Иэясу, промышленной этике и воле Неба
В один прекрасный день после окончания первой осады замка Осака явились как-то к Хонде Масадзуми нежданные визитеры – Датэ Масамунэ и Тода Такатора, большой специалист по строительству замков и разбору оных на молекулы. И сказали, что у них есть идея, которую хотелось бы показать специалисту по логистике и финансам, потому что не гонять же за собственными в Сэндай или на Сикоку, а Хонда, как бы, уже тут, при армии. Хонда посмотрел идею, несколько опешил, посмотрел еще раз и сказал, что с профессиональной точки зрения с идеей все в порядке, более того, с ней все прекрасно, а то, что с нею явно не в порядке – не его ума дело. А экономия выходит большая, так что он всячески готов содействовать и господину сёгуну-в-отставке эту идею представить.
Сказано – сделано.

Существо у идеи было простое. Поскольку совершенно очевидно, что конфликт между домами Токугава и Тоётоми неразрешим и закончится только чьей-то смертью, поскольку столь же очевидно, что декорум в этой ситуации соблюсти не удастся, собственно уже, а также поскольку в результате заключенного перемирия внешние бастионы и рвы осакского замка, где засели сторонники Тоётоми, очень удобным образом перестали существовать – то не проще ли нарушить перемирие и напасть сейчас? Вот чем есть, тем и напасть. А если кто опасается, что внутри понастроено много неизвестных укреплений, то их конечно понастроено и понастроено качественно и интересно, но неизвестными они были до начала первой осады, а за время пути господин Датэ составил – пленные-перебежчики-лазутчики – полную картину и даже макет соорудил и они с господином Тода прикинули, что тут и как штурмовать и взрывать. Наличных сил хватит. Потери будут. Но если сравнить, во что всем – и сёгуну – обойдется еще один тур того же танца со всем материальным обеспечением и, между прочим, опять-таки неизбежными потерями, потому что противник тихо сидеть не будет, то вывод напрашивается. В цифрах.

Иэясу все это выслушал и - если верить записям дома Токугава - ответил так.
Мол, есть во всем этом явный резон, однако, люди, которые действуют несправедливо и ни с чем не считаясь, рано или поздно навлекают на себя гнев Небес. Недавним примером тому могут быть Ода Нобунага, сместивший сёгуна Ёсиаки, и Такэда Сингэн, изгнавший своего отца, Нобутора. Месть пала на их потомков и дома их погибли. Я помог Ода Нобуо из дружбы к его отцу и встал против Хидеёси при Нагакудэ, где мои войска разбили трех его генералов. Поэтому он прислал свою мать ко мне заложницей и снова заключил мир. И после этого я верно сотрудничал с ним и помог ему подчинить всю страну. И сына его, Хидеёри, я тоже поддерживал, но Исида Мицунари завидовал мне и сплел именем Хидеёри коварный заговор, мне на погибель. Но Небо возмутилось его подлостью и покарало его и негодных его сообщников, определив их поражение при Сэкигахара. (Ой, думают слушатели, так это оказывается было Небо? А не вовремя организованная многократная измена самого что ни есть грустного свойства, такого, что главпредатель сам с собою жить не смог, с ума вскоре спятил и умер?)
Многие тогда,- продолжал Иэясу,- твердили, что Хидеёри заслужил того же. (Ой, думают слушатели, это в семь-то лет? Или сколько ему было? И при том, что он-то против вас тогда, в 1600м, не выступал, а выступил бы, вы бы погибли...) Но я пожалел его юность и не только пощадил его жизнь, но и даровал ему три провинции во владение и добился для него высокого придворного ранга, столь велики были моя щедрость и добрая воля. (Товарищ, не выдерживают комментаторы, вообще-то это вы были при мальчике регентом и этого мальчика вассалом... если по чести, то ничего вы ему не могли жаловать, только он вам.)
Хидеёри же в такой мере пренебрег всем этим, что поднял восстание против моего дома, что есть вещь воистину до крайности дурная, но поскольку он теперь обещал исправится и заключить мир, то лучше оставить дело как есть. Если он вновь поведет себя неправедно и затеет смуту и этим навлечет на себя возмездие Небес, мы не сможем смотреть на это сквозь пальцы. Но пока что мир заключен и нет моей воли на то, чтобы нарушать его.
Конец торжественного заявления.

Господин дракон смотрит на свата пустым глазом - нет, так нет, дело ваше. Но когда летом следующего года суета вокруг Осаки начнется вновь, его войска, помимо вполне характерной для них управляемости и эффективности будут проявлять также и не очень характерную для них осторожность, явно насаждавшуюся сверху. То ли Датэ Масамунэ все-таки не оставил мысли сэкономить на потерях, по крайней мере, на собственных, то ли опасался гнева, скажем так, Небес... во всех возможных и невозможных формах.
Но в этот раз тоже - как почти всегда - в этом смысле ничего не произошло.