Продолжаю потихонечку утаскивать своё хозяйство в Джорналс...Сборник стихов Редъярда Киплинга попал ко мне в руки тоже зимой, и я просто влюбилась в чеканный ритм его строчек! Его стихи печатались в разных переводах, и порою они разительно отличаются...Делюсь любимым. Стихотворения длинные, потому все получились под морем.
ТЫСЯЧНЫЙ.
(пер. Евг. Фельдмана)
Он – Тысячный, и тебе он
родней, чем родное племя.
Ты встретишь его однажды, –
так говорит Соломон.
Полжизни ищи такого,
на это не жалко время,
Полжизни ищи такого,
ведь этого стоит он.
Девятьсот девяносто девять
пройдут с отрешённым взглядом,
Покуда своё сужденье
не выскажет мир о тебе.
Но Тысячный, не колеблясь,
встанет с тобою рядом
И он тебя не оставит –
наперекор судьбе!

Ради твоих посулов
он рядом с тобой не встанет,
Его не удержишь блеском,
его не проймёшь мольбой.
Девятьсот девяносто девять
лишь слава твоя приманит,
Лишь титулы и заслуги,
что числятся за тобой.
Весь мир ничего не значит,
совсем ничего не значит,
Когда ты найдёшь такого,
когда он тебя найдёт.
Тебя он в беде не бросит,
когда беда замаячит,
Он выплывет или погибнет
с тобою меж бурных вод.

Ему ты поможешь молча,
когда ему будет нужно,
И он, если будет нужно,
откроет свой кошелёк.
И деньги вам не помеха,
и с ним вы живёте дружно,
И нету взаимных страхов,
и каждый от них далёк.
И нет разговоров глупых,
и нет разговоров вечных,
Какие сегодня цены
на золото и серебро.
Твой Тысячный стоит многих –
хватких, но бессердечных:
Ведь он твою душу ценит,
она – для него добро.

Вы с ним идёте по жизни,
пороков своих не пряча,
И добродетель ваша –
тоже у всех на виду.
Вот она, ваша удача,
а вот она – неудача:
Вы и ту, и другую
представить готовы суду.
Девятьсот девяносто девять,
тебя увидав во прахе,
С тобой поспешат расстаться
за твой неудачный бой,
Но Тысячный будет рядом,
он будет с тобой – до плахи,
И после – и даже после –
он будет – рядом с тобой!

МОЯ СОПЕРНИЦА.
(пер. Г. Бен)
Я езжу в оперу, на бал -
И все-то ни к чему:
Я все одна, и до меня
Нет дела никому.
Совсем не мне, а только ей
Все фимиам кадят.
Затем, что мне семнадцать лет,
А ей — под пятьдесят.

Я то бледна, то вспыхну вдруг
До кончиков волос.
Краснеют щеки у меня,
А часто даже нос.
У ней же краски на лице
Где надо, там лежат:
Румянец прочен ведь у той,
Кому под пятьдесят.

Я не могу себя подать,
Всегда я так скромна!
О, если б только я могла
Смеяться, как она,
И петь все то, что я хочу, —
Не то, что мне велят!
Но мне всего семнадцать лет,
А ей — под пятьдесят.

Вниманья молодых людей
Не привлекаю я,
А с ней танцуют те, кто ей
Годятся в сыновья.
Берем мы рикшу — так за ним
Тут каждый сбегать рад:
Ведь мне всего семнадцать лет,
А ей — под пятьдесят.

Она добра ко мне, но я
При ней в тени всегда.
Она с мужчинами меня
Знакомит иногда.
Но разговаривать со мной
Лишь старики хотят,
А молодые рвутся к ней —
Ведь ей под пятьдесят!

Своих любовников она
Мальчишками зовет,
И к ней всегда мужчины льнут
Ко мне никто не льнет.
И как бы ни оделась я
На бал, на маскарад,
Я все одна… Скорей бы мне
Уж было пятьдесят!

Но ей не вечно танцевать!
Года возьмут свое!
Толпы поклонников уже
Не будет у нее!
И отыграюсь я тогда,
Пленяя всех подряд:
Ей будет восемьдесят два
А мне — под пятьдесят.

ПЛАЧ ПО ПОГИБШИМ СЁСТРАМ. 1902.
Посвящается медицинским сёстрам, погибшим в англо-бурской войне.
(пер. Евг. Фельдмана).
Кто не помнит этот сумрак,
медицинские палатки,
Фиолетовые горы
в чистом воздухе вдали,
Перестук железных чашек
и Cестёр чудесных наших,
Медсестёр чудесных наших
лица, волосы в пыли?

Вспомним нынче, без отсрочки, –
потому что живы, дышим, –
Вспомним нынче, без отсрочки, –
всё дурное позади, –
Вспомним женщин благородных,
что просили нас крепиться
И на грани нашей смерти
умоляли: «Погоди!»

Кто из нас не помнит утро,
и раскаты канонады,
И открытое пространство,
и шипящую шрапнель?
Санитарные повозки
и встревоженных, но строгих
Медсестёр чудесных лица
не забыли мы досель.

Днём нас муки истязали,
по ночам клубился ужас
И вселялись по-хозяйски
в наши души Силы Тьмы.
Наши Сёстры нас касались
чудотворными руками,
И тогда в боренье с Тифом
Семь Геенн свергали мы.

Кто из нас не помнит полночь
у подорванного моста
И осенний дождь, который
там стучал, как пулемёт,
Санитарные повозки,
что текли сплошным потоком
И Сестёр, что проносили
наших раненых вперёд?

(Мы молчали в дикой боли,
оглушавшей милосердно,
Но кричали каждым нервом,
чтобы слышал нас Господь.
Плоть с триумфом побеждала,
мы теряли стыд последний,
И лишь Сёстры помогали
нам судьбу перебороть).

Кто из нас не помнит полдень, –
пыль на площади базарной, –
Трупы в серых одеялах, –
мухи, вонь и духота, –
Похоронная команда, –
труд без лишних церемоний, –
А во взорах наших женщин –
вся земная красота?

(В тесном, грязном городишке –
в каждой – мудрость и терпенье,
В лагере незащищённом –
в каждой – Бог и чистый свет.
Как легки останки женщин,
здесь трудами изнурённых,
Где отныне их покою
ни конца, ни края нет!).

Где их скромные могилы?
Имена совсем забыты,
Только Ждущий Ангел знает,
кто ценою жизни спас
От чумы в деревне Эйхфлюхт, –
ту он знает, что погибла,
В Саймонстауне спасая
воевавших против нас.*

Почему они погибли?
Почему мы живы, дышим?
Нынче, нынче, без отсрочки, –
всё дурное позади, –
Мы помянем их с любовью,
вместо нас шагнувших к смерти,
На крутом её пороге
нам сказавшим: «Погоди!»

* Мэри Кингсли. (Примечание Редьярда Киплинга)

ЯД ГАДЮКИ.
Бразильская ферма-змеепитомник.
(пер. Евг. Фельдмана)
«Яд гадюки – у нас на губах». –
Как это глупо, но как по-людски!
Зачем вы ловите нас на свету?
Зачем вы гоните нас из тьмы?
Зачем разрушили нашу связь,
зачем разрушили наши клубки,
Когда дружили мы, в них сплетясь,
когда, сплетаясь, любили мы?

Мы уступали дороги вам, –
но вас попробуй, умилосердь! –
Мы уступали дороги вам,
ничем обидчикам не грозя,
Но вы тревожили нас везде,
и вы от нас получали смерть,
И вы от нас получали смерть,
забыв, что можно, а что нельзя!

«Яд гадюки – у нас на губах». –
Зачем же вы корёжите их?
Зачем вы лезете в зубы к нам?
У вас у каждого есть свои!
Постичь хотите чужой секрет,
познать природу существ иных?
Понять хотите, когда и как
на сердце действует яд змеи?


Где справедливость? Её здесь нет,
её здесь не было никогда!
За каплей каплю собрав наш яд,
осмелясь к нам заглянуть в нутро,
Даёте знать вы, как вам чужда
змея, в которой прошла нужда,
Змея, в которой прошла нужда,
едва змея принесла добро!

«Яд гадюки – у нас на губах». –
И это – всё? Это – весь ответ?
Вы лжёте, люди! Вы в злобе к нам
всегда готовы зайти за край
Из-за того, что змеиный род
шипел Адаму, шипел вослед,
Когда, отведав запретный плод,
Адам позорно покинул рай!

ЛЕГЕНДЫ О ЗЛЕ.
1. (пер. В. Бетаки)
* * *
Ливень лил, был шторм суровый, но ковчег стоял готовый.
Ной спешил загнать всех тварей — не накрыла бы гроза!
В трюм кидал их, как попало, вся семья зверей хватала
Прямо за уши, за шкирки, за рога, хвосты и за…

Только ослик отчего-то пробурчал, что неохота,
Ну а Ной, во славу божью, обругал его: «Осел,
Черт отцов твоих создатель, твой, скотина, воспитатель!
Черт с тобой, осел упрямый!» И тогда осел вошел.

Ветер был отменно слабый — парус шевельнул хотя бы!
А в каютах душных дамы от жары лишались сил,
И не счесть скотов угрюмых, падавших в набитых трюмах…
Ной сказал: «Пожалуй, кто-то здесь билета не купил!»

Разыгралась суматоха, видит Ной, что дело плохо:
То слоны трубят, то волки воют, то жираф упал…
В темном трюме вдруг у борта старый Ной заметил черта,
Черт, поставив в угол вилы, за хвосты зверье тягал!

«Что же должен я, простите, думать о таком визите?»
Ной спросил. И черт ответил, тон спокойный сохраня, —
«Можете меня прогнать, но… Я не стану возражать, но…
Вы же сами пригласили вместе с осликом меня!»

2.
* * *
Это рассказ невеселый,
Сумеречный рассказ.
Под него обезьяны гуляют,
За хвосты соседок держась:

«В лесах наши предки жили,
Но были глупы они
И вышли в поля научить крестьян,
Чтоб играли целые дни.

Наши предки просо топтали,
Валялись в ячменных полях,
Цеплялись хвостами за ветви,
Плясали в сельских дворах.

Но страшные эти крестьяне
Вернулись домой, как на грех,
Переловили предков
И работать заставили всех

На полях — серпом и мотыгой
От рассвета до темноты!
Засадили их в тюрьмы из глины
И отрезали всем хвосты.

Вот и видим мы наших предков
Сгорбленных и седых,
Копающихся в навозе
На дурацких полях просяных,
Идущих за гадким плугом,
Возящихся с грязным ярмом,
Спящих в глиняных тюрьмах
И жгущих пищу огнем.

Мы с ними общаться боимся,
А вдруг да в недобрый час
Крестьяне придут к нам в джунгли,
Чтоб заставить работать и нас!

Это рассказ невеселый,
Сумеречный рассказ.
Под него обезьяны гуляют,
За хвосты соседок держась.

* * *
(пер. К. Симонов)
Серые глаза - рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.

Черные глаза - жара,
В море сонных звезд скольженье,
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.

Синие глаза - луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.

Карие глаза - песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полета.

Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, черных.

Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю - в том нет вины -
Все четыре этих цвета.

СЫНЫ МАРФЫ
(пер. Евг. Фельдмана)
Сыны Марии живут степенно –
недаром часть им дана благая.
Сыны же Марфы живут смятенно –
их часть, их доля – совсем другая:
Лишь раз вспылила их мать с досады,
лишь раз услышал Господь упрёки, –
С тех пор к Марииным Марфины Чада
идут и служат без сна, без срока.


Их доля – грудью смягчать удары,
крепить рессоры и ставить шины,
Их доля – масло и клубы пара,
разбег, и скорость, и ход машины.
Их доля – майна, их доля – вира,
мешки и бочки, тюки и жерди.
Сыны Марии – их пассажиры,
они влекут их по хляби, тверди.

Велят: «А ну-ка, раздвиньтесь, горы!»
Велят: «Исчезни до капли, море!»
И нет спасенья от их напора,
и высь любая падёт, не споря,
И глубь любая – суха и зрима.
Всё для того, чтоб в купе, в каюте
Сыны Марии промчались мимо,
не предаваясь душевной смуте.

Упрямый провод и вьют, и режут,
и чуют гибель сквозь рукавицы,
И слышат смерти голодный скрежет,
что без конца и без края длится.
С утра в коровник приходят страшный
и тащат смерть они что есть мочи,
И хлещут смерть, как быка на пашне,
весь день – и в стойло приводят к ночи.

С рожденья Вера для них запретна,
до смерти им не встречать Подмогу.
Труды их сверху едва заметны,
алтарь подземный воздвигли Богу.
Ручьёв подземных разведав токи,
их воедино сведут однажды.
За каплю влаги борясь жестоко,
избавят город от вечной жажды.

Не ждут от Бога, что их разбудит,
когда заметит ослабший болт он,
Не взыщет строго и грех забудет
того, кто празден, ленив, разболтан.
Но тьме в пустыне, в толпе при свете
они бессонно живут и служат,
И потому-то Марии Дети
на белом свете живут, не тужат.



Когда, воюя с густой дубравой,
торишь дорогу, – на пяди каждой
Ты видишь высохший след кровавый:
здесь Дети Марфы прошли однажды.
Никто здесь лестниц не строил в Небо,
слова о вере здесь были б чужды.
Их в эти дебри за корку хлеба
вели простые людские нужды.

Сыны Марии живут беспечно:
им Ангел каждый с Небес радеет.
В них явлена благодать навечно,
и милость Неба к ним не скудеет.
И Богу бремя несёт их племя,
и внемлет Слово на дивной встрече,
И Бог с улыбкой приемлет бремя
и Сыну Марфы кладёт на плечи!

ЗАКОН ДЖУНГЛЕЙ.
(пер. С. Степанова)

Закон незыблем у джунглей – и ты возьми его в толк:
Хорош Волк законопослушный, преступный Волк – мёртвый Волк.

Закон и джунгли – едины. Так лиана ствол обрастает –
Ибо держится Стая на Волке, и держится Волк на Стае.

Ежедневно вылизывай шкуру, пей полводы - не со дна,
Помни: ночь для охоты; не забывай: день для сна.

Шакал пусть идёт за Тигром, Волчонок же - сам с усам!
Помни, что Волк - охотник, поэтому кормится сам.

Помни: Владыки Джунглей - Тигр, Пантера, Медведь,
Кабан и Великий Хатхи. Их лучше в друзьях иметь.

Если столкнутся две Стаи – не проявляй свой норов:
Жди, пока Вожаки не кончат переговоров.

С Волком из Стаи драться следует в стороне,
Чтоб не погрязла вся Стая в междоусобной войне.

Логово Волка - крепость, туда не войдёт чужак,
Никто из Совета Стаи не сунется, даже Вожак.

Логово Волка - крепость, но если легко найти,
По решенью Совета Стаи придётся Волку уйти.

Волк, убивший оленя, не воет. а тихо ждёт -
Ибо вспугнёт другого - и Брат голодным уйдёт.

Убей для себя и Волчицы, для Волчат сколько надо убей,
Но не убивай для потехи - и убить человека не смей!

Если отнял добычу у слабого – не вся тебе одному:
Право слабого помни – шкуру отдай ему.

Добыча Стаи - для Стаи: ешь её прямо тут.
Её про запас не тащат, утащишь - тебя убьют.

Добыча Волка - для Волка, слово его - закон.
Никто из стаи не тронет, пока не позволит он.

Право Волков Годовалых за сытым Волком подъесть.
В Стае никто не откажет – можешь есть, сколько есть.

Право Волчицы – долю с добычи сверстников брать.
В стае никто не откажет – Волчатам отдаст её мать.

Право матерого Волка - охотиться одному.
В Стаю его не кличут: его добыча - ему.

За то, что могуч и проворен и мудрость его велика –
Там, где Закон безмолвствует, Закон – приказ Вожака.

Законов у джунглей много – помни их назначенье,
Но копыта и когти Закона, и голова – ПОДЧИНЕНЬЕ!»

БУЙ С КОЛОКОЛОМ.
(пер Евг. Фельдман)

Я помню, брата подняли когда-то
И высоко на башню вознесли.
Я помню также, именем, что свято
Они тогда же брата нарекли.
Тревожно пустельга кричит вдали:
Под крышей башни – вся её семья.
Завидую ль ныне
Я братней судьбине?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Нет! Только не я!

Над огненной поверхностью залива
Июнь в разгаре; тишь и благодать.
Я слышу, брат звонит нетерпеливо
И призывает Страсти обуздать.
Устали звонари – не передать!
Солёный пот стекает в три ручья.
Хочу ли рефреном
Трезвонить о бренном?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Нет! Только не я!

Когда под бурей облако слетает
И дымным клубом понизу скользит,
Он там часы в спокойствии считает,
Которым измененье не грозит.
Он тёмным Силам противостоит
(Я – морю, где темно со всех сторон).
Он – гордость аббата.
Но помнит ли брата?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Нет! Только не он!

Не бил набат, священник не молился,
Политик надо мной не молвил речь,
Когда я здесь на якорь становился,
Чтоб моряков от мели уберечь.
Меня ничем от дела не отвлечь.
Четыре молотка – мои друзья.
Я ль в действиях связан
Церковным указом?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Нет! Только не я!

Ориентиры скрыл береговые,
Туман, причина бедствий и потерь.
Он занавесил все огни морские.
Что глубина? Четырежды промерь!
Четырежды и чуток я теперь:
Чуть что – сигналы шлю во все края.
Кто Церкви веленье
Здесь ждёт в промедленье?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Нет! Только не я!

Я начеку, как праведник в Содоме:
Чем ближе утро, тем дурней народ.
К утру команда млеет в полудрёме.
Случись беда – костей не соберёт.
Сигнал даю – и полный разворот.
Пришли в себя – и мимо пронеслись.
Ой, люди! Невежи!
«Спасибо»-то – где же?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Попробуй, дождись!

Стою зимой в потоках снежной пыли,
Готов ко встрече даже с сатаной.
Вон угольщик от краспиц и до шпиля
Покрыт, бедняга, коркой ледяной.
Но я – хочу ли доли я иной?
Хочу ли я спокойного житья
При церкви, где в башне
Безбурно, не страшно?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Чур! Только не я!

А дождь со снегом кружат в карусели.
Ну и погодка, чёрт её дери!
Зато и корабли на мель не сели,
И не напрасно жёг я фонари.
«Эй, рулевой, не спи, вперёд смотри!»
Награду за работу без вранья
Посмею ль содрать я
С плавучей собратьи?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Чур! Только не я!

Я сторожу коварные глубины;
Я занял пост при сложных берегах;
Я здесь пою у грозных врат судьбины;
Я здесь пляшу у смерти на рогах.
В цвету природа или же в снегах,
Но – вот пески, а вот – бежит струя,
Меж ними – я; за совесть, не за страх
Служу я здесь на грани бытия.
Завидую ль ныне
Я братней судьбине?
(Мель! Берегитесь, мель!)
Нет! Только не я!

НА СМЕРТНОМ ЛОЖЕ.
(пер. Евг. Фельдмана)
«Государство служит только себе.
Закон пред ним упадает ниц».
[«Связки в гортани, словно в трубе.
Голос рождается меж ключиц».]

Один от раны, как бык, ревёт.
Другой молчком покидает свет.
Один умирает, промучась год.
Другой – внезапно. А этот – нет.

“Regis suprema voluntas Lex” *
[«Взгляните, пуля попала в рот».]
Того бортами сомнёт, как кекс,
Того обломком доски проткнет.

Один взывает: «На помощь, друг!» –
В окопе заживо погребён.
Того кончина – короткий звук,
Того – протяжный и долгий стон.

«Нет в этом мире Добра и Зла.
Есть Государство. В нём – воля воль».
[«Бессилен скальпель – худы дела.
Вколите морфий – уменьшить боль».]

Тот умирает святей святых,
С надеждой, с верою в мир иной.
Его кончина – что легкий чих,
А тут – страданий комок сплошной.

«Смету любого! Мне – не перечь!
Ты предал? К стенке! Ты трус? Туда ж!»
[«Пишите – вы потеряли речь, –
Вот вам бумага и карандаш».]

Иной отходит под свой же вой:
Ему себя бесконечно жаль.
А тут – угасший, полуживой,
И всё ж – характер! Натура – сталь.

«Враги явились ко мне с войной,
И стал я драться – за право жить».
[«Ещё раз – дозу. Объём – двойной:
Здесь нужно болью боль заглушить».

Сейчас умрёт. Не помочь ему.
Эффект лекарств подошел к концу.
В его глазах – вопрос. Но к кому?
К Спасителю нашему и Творцу!»].

* “Regis suprema voluntas Lex” – (лат.) Воля монарха – высший закон.

ПОСТУПЬ НОВЫХ ПОКОЛЕНИЙ.
(пер Евг. Фельдмана)
Вот – Парильню отворили,
вот – Ветра Охоты дуют,
Вот – Дымы Весны куря́тся;
мозг проя́снен – благодать!
Вот – седые Духи шепчут,
Молодых сердца волнуют,
Вот – свои готовят зелья
Боги Красные опять.
Кто бобра в работе видел?
Игры брачные оленьи?
Кто в безлюдном слышал крае,
как трубит гусиный клин?
Кто в тиши ловил лосося?
Кто увидел в удивленье,
Как сверкает сельдь на солнце,
вылетая из пучин?

Пусть прочь – прочь – прочь
спешит отсюда!
Пусть забудет то, что было, –
важно то, что впереди.
Путь обдуман и назначен;
ты, как встарь, Весной охвачен;
Боги Красные взывают:
«Приходи!»

Будет – парус, влажной аркой
к яркой радуге идущий,
Будут – шубы, снегоступы,
будет – мерный лёгкий скрип.
Будут – лилии, озёра;
рядом – лось, подругу ждущий,
Будут – пыльные дороги,
будут – мулов кашель, хрип.
Кто костров горящих запах
чуял в сумеречном свете?
Кто читает ночь по звукам?
Встаньте, в путь зовёт Весна!
В лагеря великой страсти
входят весело, как дети:
Поступь Новых Поколений
здесь отчётливо слышна.

Прочь – прочь – прочь
спешим отсюда!
Пусть забудем то, что было, –
важно то, что впереди.
Путь обдуман и назначен;
ты, как встарь, Весной охвачен;
Боги Красные взывают:
«Приходи!»

I
Ты стремительные реки
видел в пору лесосплава?
Если видел, помнишь брёвна,
почерневшие в воде?
Лечь в каноэ, и погреться,
и нагрезиться на славу,
И забыться, и не помнить,
кто, откуда ты и где…
Мы – туда идём; с собою –
карта, удочки и сети.
К молчаливому индейцу
мы идём в знакомый дом.
Ложе – из болиголова;
наши лица – в звёздном свете;
Боги Красные взывают:
«Приходи!» – и мы идём.

Прочь – прочь – прочь
спешим отсюда!
Пусть забудем то, что было, –
важно то, что впереди.
Путь обдуман и назначен;
ты, как встарь, Весной охвачен;
Боги Красные взывают:
«Приходи!»

II
Помнишь море, помнишь ветер,
волны Балтики крутые,
Ловлю рыбы, славный люггер
с парой шве́рцев по бортам?
Помнишь редкостное счастье,
помнишь мили золотые,
Где казалось, косяками
шла добыча только к нам?
Я – туда иду; с собою
взял я крепкого детину.
Он добычу сортирует
здесь же, прямо на ходу.
Мы промокли, но в азарте
здесь ни он, ни я не стыну.
Боги Красные взывают:
«Приходи!» – и я иду.

Прочь – прочь – прочь
спешим отсюда!
Пусть забудем то, что было, –
важно то, что впереди.
Путь обдуман и назначен;
ты, как встарь, Весной охвачен;
Боги Красные взывают:
«Приходи!» .

III
Помнишь, друг, село на сваях,
где вовсю торгуют саго?
Помнишь резкий запах рыбы
и бамбука под дождём?
Помнишь запах орхидеи
на поляне? Вот, где благо!
Помнишь бабочек прекрасных?
После них мы чуда ждём!
Я – туда иду; со мною –
камфара, сачки, коробки.
К желтокожему пирату
по дороге забреду.
Я иду к моим лемурам
по моей знакомой тропке.
Боги Красные взывают:
«Приходи!» – и я иду.

Прочь – прочь – прочь
спешим отсюда!
Пусть забудем то, что было, –
важно то, что впереди.
Путь обдуман и назначен;
ты, как встарь, Весной охвачен;
Боги Красные взывают:
«Приходи!»

IV
Помнишь пик, вершину мира?
Помнишь грохот камнепада?
Помнишь край, куда не ходят
одиночки-чужаки?
Помнишь долгую засаду?
День прождёшь, и вот – отрада:
Попастись, покинув стадо,
выступают вожаки.
Я – туда иду; надёжный
провожатый мне достался.
Мы ступаем осторожно
по сугробам и по льду.
Хороши рога архара,
и добыть я их поклялся.
Боги Красные взывают:
«Приходи!» – и я иду.

Прочь – прочь – прочь
спешим отсюда!
Пусть забудем то, что было, –
важно то, что впереди.
Путь обдуман и назначен;
ты, как встарь, Весной охвачен;
Боги Красные взывают:
«Приходи!»

Вот – Парильню отворили,
вознеслись Дымы Совета
Меж тропою и тропою,
что назначили они.
Вот – проверили подпруги,
все мешки и все пакеты.
Перед Духами танцуют
Молодые в эти дни.
Кто их встретит у престолов?
Кто во храме им посветит?
Сапоги надев из плиса,
кто их к цели поведёт?
Кто к вершине одинокой
путь на Севере наметит?
У таинственной Парильни –
кто на Юге их приветит?
Кто душою обнажённой
свой почувствует народ?

И сегодня пыль дороги,
стук вагона ожидают
Пилигримы всех народов,
как земную благодать.
Там, где травы с головою
даже всадника скрывают,
Тем, где к шумному причалу
пароходы прибывают…
Словом, пусть рюкзак походный
нынче каждый надевает,
Ибо там готовят зелья
Боги Красные опять!

Прочь – прочь – прочь
спешим отсюда!
Пусть забудем то, что было, –
важно то, что впереди.
Путь обдуман и назначен;
ты, как встарь, Весной охвачен;
Боги Красные взывают:
«Приходи!»

ЗАПОВЕДЬ.
(пер. М. Лозинского)
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя наперекор вселенной,
А маловерным отпусти их грех,
Пусть час не пробил, жди не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них,
Умей прощать, но не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив,
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив.
Останься прост, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Сумей поставить в радостной надежде
На карту все, что добыто трудом,
Все проиграть, и нищим стать как прежде,
Но никогда не пожалеть о том.
Сумей принудить сердце, нервы, тело
Служить тебе, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело,
И только воля говорит: «Иди!»

Останься прост, беседуя с царями;
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и с друзьями;
Пусть все в свой час считаются с тобой.
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег —
Тогда весь мир ты примешь во владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь ЧЕЛОВЕК!

ЕСЛИ (перевод Маршака)
О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд,
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "Держись!" -
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - человек!

КОГДА (Пер. Изотова)
Когда среди раздоров и сомнений
У всех исчезла почва из-под ног,
А ты, под градом обвинений,
Единственный в себя поверить смог...
Когда сумел ты терпеливо ждать,
На злобу злобой низкой не ответил;
Когда все лгали, не посмел солгать
И восхвалять себя за добродетель;
Когда ты подчинил себе мечту,
Заставил мысли в русло повернуть,
Встречал спокойно радость и беду,
Постигнув их изменчивую суть.
Когда обман и происки плутов
Невозмутимо ты переносил,
А после краха снова был готов
За дело взяться из последних сил...
Когда удача выпала тебе
И ты, решая выигрышем рискнуть,
Всё проиграл, но не пенял судьбе,
А тотчас же пустился в новый путь;
Когда, казалось, страсти нет в душе
И сердце заболевшее замрёт,
И загореться нечему уже,
Лишь твоя воля крикнула: "Вперёд!"
Будь то король, будь то простолюдин,
Ты с уваженьем с ними говорил;
С тобой считались все, но ни один
Кумира из тебя не сотворил;
И, если созидая и творя,
Ты вечным смыслом наполнял свой век,
То, без сомненья, вся Земля - твоя
И ты, мой сын, достойный Человек!

ЕСЛИ СМОЖЕШЬ (Перевод А. Грибанова)
Сумей, не дрогнув среди общей смуты,
Людскую ненависть перенести
И не судить, но в страшные минуты
Остаться верным своему пути.
Умей не раздражаться ожиданьем,
Не мстить за зло, не лгать в ответ на ложь,
Не утешаясь явным или тайным
Сознаньем, до чего же ты хорош.
Умей держать мечту в повиновенье,
Чти разум, но не замыкайся в нем,
Запомни, что успех и пораженье --
Две лживых маски на лице одном.
Пусть правда, выстраданная тобою,
Окажется в объятьях подлеца,
Пусть рухнет мир, умей собраться к бою,
Поднять свой меч и биться до конца.
Сумей, когда игра того достойна,
Связать судьбу с одним броском костей,
А проиграв, снести удар спокойно
И без ненужных слов начать с нулей.
Сумей заставить сношенное тело
Служить сверх срока, не сбавляя ход.
Пусть нервы, сердце -- все окаменело,
Рванутся, если Воля подстегнет.
Идя с толпой, умей не слиться с нею,
Останься прям, служа при королях.
Ничьим речам не дай звучать слышнее,
Чем голос истины в твоих ушах.
Свой каждый миг сумей прожить во славу
Далекой цели, блещущей с вершин.
Сумеешь -- и Земля твоя по праву,
И, что важней, ты Человек, мой сын!

КОГДА (Перевод В.Корнилова)
Когда ты тверд, а все вокруг в смятенье,
Тебя в своем смятенье обвинив,
Когда уверен ты, а все в сомненье,
А ты к таким сомненьям терпелив;
Когда ты ждешь, не злясь на ожиданье,
И клеветой за клевету не мстишь,
За ненависть не платишь той же данью,
Но праведным отнюдь себя не мнишь;
Когда в мечте не ищешь утешенья,
Когда не ставишь самоцелью мысль,
Когда к победе или к пораженью
Ты можешь равнодушно отнестись;
Когда готов терпеть, что станет подлость
Твой выстраданный идеал чернить,
Ловушкой делать, приводить в негодность,
А ты еще готов его чинить;
Когда согласен на орла и решку
Поставить все и тотчас проиграть,
И тотчас же, мгновенья не помешкав,
Ни слова не сказав, сыграть опять;
Когда способен сердце, нервы, жилы
Служить себе заставить, хоть они
Не тянут -- вся их сила отслужила,
Но только Воля требует: "Тяни!"
Когда -- хоть для тебя толпа не идол --
При короле ты помнишь о толпе;
Когда людей ты понял и обиды
Не нанесут ни враг, ни друг тебе;
Когда трудом ты каждый миг заполнил
И беспощадность Леты опроверг,
Тогда, мой сын. Земля твоя -- запомни! --
И -- более того -- ты Человек!