Снова - щепотка историек господина Антрекота, юморных и лиричных, всяких - какие, так сказать, времена, такие и нравы...А нравы у нас в Японии эпохи Сэнгочья самые что ни на есть сурьёзные!

Всяко-разные исторические перлы, из жизни, так сказать, легендарных японских личностей!
Встреча двух легендарных личностей.

Однажды Миямото Мусаси странствовал по дорогам центральной Японии. Завидев в отдалении фигуру самурая среднего роста и крепкого сложения, он по осанке сразу определил крупного мастера Будзюцу. Подойдя ближе и оценив "духовную наполненность" (кокю) неизвестного самурая, Мусаси решил про себя, что навстречу ему идёт не кто иной, как знаменитый мастер меча - Ягю Дзюбэй, глава прославленной школы Ягю Синкагэ-рю. Путники поравнялись и молча разошлись, обменявшись взглядами. Пройдя ещё несколько шагов, оба одновременно оглянулись, и неизвестный спросил: "Простите, уважаемый, не вы ли будете Миямото Мусаси?" - "Да. - ответил Мусаси. - а вы, конечно, Ягю Дзюбэй?". Обменявшись краткими приветствиями, они направились в придорожную корчму и заказали по чашке чая. Пили не торопясь, время от времени поглядывая друг на друга. Потом попросили принести им облавные шашки (го) и принялись за игру. Стиль игры был у каждого свой, но решающего перевеса ни один из партнёров не мог добиться. Молча они признали ничью, встали, раскланялись и разошлись. Обоим не понадобилось ни единого слова, ни единого жеста для того, чтобы убедиться в равенстве сил, полном ментальном паритете.

Завещание Toрии Мототада (1539-1600).

В 1600 г. Токугава Иэясу собирался отправиться на восток, чтобы вести военную кампанию в Айдзу. Командовать обороной стратегически важного замка Фусими он оставил своего вассала Тории Мототада. Было более чем, вероятно, что армия Исида Мицунари, полководца клана Тоётоми, и Кониси Юкинага нападет на замок после ухода основных сил. Токугава выразил опасение, что войск в замке недостаточно. Но Тории сказал, что замок падет, даже если численность его защитников увеличить в десять раз, и уговорил господина взять с собой в поход на восток все войска. И вассал, и господин прекрасно понимали, что замок будет уничтожен, и все люди Тории погибнут. Последний вечер они провели в воспоминаниях о былых подвигах.

27 августа случилось неизбежное — огромная армия Исида и Кониси осадила замок. Тории и защитники замка отчаянно сопротивлялись, чтобы дать возможность Токугава уйти как можно дальше. Крепость смогла продержаться десять дней против намного превосходящего врага. Конец наступил 8 сентября, когда предатель поджег замок изнутри. Тории, когда ему кто-то предложил покончить с собой, укорил его, и сказал, что настал час отблагодарить господина за его доброту. С отрядом в 300 человек он вышел из ворот замка и ринулся на врага. Пять раз он бросался в атаку. Наконец, когда у него осталось не более десяти человек, он вернулся в замок и только тут упал от изнеможения. Молодой самурай из числа нападавших приблизился к нему, почтительно подождал, пока Тории совершит сэппуку, и затем отрубил ему голову. Защитники замка погибли все, до последнего человека.

Завещание Тории Мототада адресовано его сыну Тадамаса. Оно написано за несколько дней до начала осады замка.

Завещание



Недавно мне доложили о мятеже в области Камигата. Множество восставших даймё, ставших жертвами козней Исида Мицунари, готовятся к походу и вскоре осадят этот замок. Я принял решение остаться в крепости и умереть быстрой смертью. Конечно, мне не составило бы большого труда прорваться сквозь их ряды и спастись, сколько бы десятков тысяч всадников не приблизилось к нам и сколько бы колонн не окружало нас. Но такой поступок не приличествует воину, такое поведение было бы трудно счесть проявлением верности. Поэтому я останусь здесь против воинов всей страны. И пусть у меня нет даже одной сотой необходимого для противостояния числа людей, я буду защищаться и умру великолепной смертью. Я покажу всем, что оставлять замок, который нужно оборонять, что ценить жизнь и ради этого бежать от опасности и показывать врагу свою слабость — не в традициях моего господина Иэясу. Вот почему я призывал остальных вассалов господина Иэясу к решимости и намерен утвердить справедливость среди воинов всей страны. Избегать смерти и быть опозоренным даже в пустяковом деле — не соответствует Пути Воина. Само собой разумеется, что отдать свою жизнь ради господина — это неизменный принцип. Я обдумал свое положение и пришел к выводу, что случаю, представившемуся мне, достойные люди должны просто завидовать.

Ты, Тадамаса, должен помнить следующее. Наши предки в течение поколений были вассалами Мацудайра. Мой покойный отец, губернатор Ига, служил господину Киёясу, а потом и его сыну Хиротада. Мой старший брат Гэнситиро проявил безупречную преданность и погиб в битве при Ватари. Когда наш сегодняшний господин Иэясу ребенком был отправлен в Суруга, губернатор Ига сопровождал его. Потом, в возрасте 19 лет, Иэясу вернулся в Окадзаки. Губернатор Ига служил ему с несравненной преданностью. За свои восемьдесят с лишним лет он ни разу не изменил дому. Господин Иэясу, в свою очередь, считал губернатора Ига самураем, равного которому нет. Когда мне было 13 лет, а господину Иэясу — 7, я в первый раз получил аудиенцию у него. Оказанные им с тех пор благодеяния не забудутся тысячами поколений.

Господин Иэясу уверен в моей преданности. Вот почему он оставил меня здесь, в замке Фусима, защищать стратегически важную область Камигата. Для самурая не может быть большей удачи. Первым из воинов страны погибнуть во имя процветания нашего господина — это великая честь для нашей семьи, это мое самое сокровенное желание за многие годы.

После моей смерти ты должен взять на себя заботу о младших братьях, начиная с Хисагоро. Твои младшие братья должны преданно смотреть на тебя, как они смотрели бы на своего отца, и всегда слушаться тебя. Когда они вырастут, они должны предстать перед господином Иэясу, отдать нашему господину все свои силы и таланты, исполнять приказания, любить друг друга и не забывать вечно благодарить наших предков, благодаря которым возник наш клан и по чьему благословению их потомки получили помощь и покровительство. Они должны служить клану господина Иэясу во времена возвышения и упадка, во времена войн и мира. Просыпаясь и засыпая они не должны забывать, что им предписано вечно служить клану Токугава, и только ему одному. Жаждать земель, из-за негодования забывать о старых долгах, хотя бы временно вынашивать предательские замыслы — все это порочит Путь человека. Даже если все провинции объединятся против клана господина, потомки наши не должны отступать от него ни на шаг. При любых обстоятельствах вы, старшие и младшие братья, должны быть единой семьей. Оставайтесь верными дому, помогайте друг другу, не отступайте от справедливости и мужества и не позорьте честь нашего клана, который не только никогда не прятался от мира, но и заслужил славу военной доблестью многих поколений, а особенно — со времен губернатора Ига. В любом случае, если вы будете помнить только о том, как отдать жизнь за нашего господина, вас не охватит ни страх, ни дрожь даже перед лицом бесчисленных опасностей и бед, нависших над вами.

Мне 62 года. Я не знаю, сколько раз мне удавалось выжить с тех пор, как я оказался в Микава. Но я ни разу не вел себя как трус. Жизнь и смерть человека, счастье и несчастье вверены ветру времени, поэтому не ищите лишь того, что любите. Что действительно необходимо, так это прислушиваться к словам старых вассалов, опираться на способных и умных людей, не поддаваться юношескому упрямству и внимать наставлениям других людей. Вскоре в руках господина Иэясу будет вся страна. Если это произойдет, люди, служившие ему, начнут тешить себя надеждой стать даймё. Знайте же, что подобные мысли являются началом конца удачи на Пути Воина. Если страстно желаешь рангов и должностей, если захочешь быть даймё, если будешь стремиться к подобным вещам — то разве не начнешь ценить собственную жизнь? А как может человек проявить боевую доблесть, если он ценит свою жизнь? Если человек, рожденный в доме самурая, забывает о верности и думает только о своем положении, он будет льстить вовне и строить козни в своем сердце, он забудет о справедливости и чувстве стыда и обесчестит имя самурая и славу дома перед грядущими поколениями. Это поистине печально. Нет необходимости говорить снова, но вы должны с гордостью носить имя предков. Я уже наставлял вас, как надлежит вести дела клана, и не буду повторяться. За прошедшие годы вы видели и слышали обо всех установлениях.

В первую очередь следите за своим поведением и не забывайте о благопристойности, придерживайтесь гармонии между господином и вассалами и не забывайте о сострадании к тем, кто слабее вас. Соблюдайте справедливость в наградах и наказаниях, и пусть ваши отношения с вассалами будут беспристрастными. Долг человека покоится на «истине». Кроме этого сказать больше нечего.

О верности господину и не только

Небольшое дополнение к истории,рассказанной Ируканом. Еще немного о самурайской верности.

На самом деле,ассистировал в сэппуку Тории не просто молодой самурай, а довольно-таки известная личность, Сайга Сигэтомо Магоити,предводитель ниндзя из Сайга.

Он был сыном мелкого феодала, хозяином небольшого замка. Сигэтомо увлеченно занимался боевыми искусствами в монастыре Нэгоро-дзи,знаменитого своими воинами и боевыми искусствами. Он был известен как прекрасный оружейник и специалист по огнестрельному оружию, которое освоил одним из первых. В том же монастыре он изучил ниндзюцу. Сигэтомо мечтал проявить себя как полководец и принял впоследствии активное участие в усобицах.

Сигэтомо Магоити часто перебегал из одного стана в другой. Он воевал против Тоетоми Хидэёси на стороне Нэгоро-дзи и коалиции мелких феодалов из Сайга, когда Тоетоми двинул войска на них. Во время этой кампании он перешел на сторону Тоетоми, и воевал уже против своих, причем его знание местности и бывших союзников очень пригодилось при разгроме родного монастыря и бывщих союзников-феодалов.

Потом перешел на сторону Токугавы Иэясу в битвах при Комаки и Нагахисатэ. А в 1600 уже воевал против Токугавы. Как раз тогда участвовал в штурме Фусими и отрубил голову Тории Хикоэмону.

Однако в битве при Сэкигахаре в том же году снова примкнул к войскам Токугавы, а в 1606 поступил на службу непосредственно к самому Токугаве Иэясу. Еще позднее-служил другому представителю рода Токугава и получал неплохое жалование, 3000 коку. Он создал свою школу ниндзюцу Сайга-рю и вообще неплохо устроился в жизни.

Видимо, не такой уж большой ценностью для Токугавы Иэясу была жизнь и верная служба Тории. Во всяком случае, не очень верную службу Сигэтомо он принимал не менее, а то и более охотно, несмотря на отрубание головы верного Тории и неоднократное участие в войне на стороне противника.

Рассказ о сёгунской подработке.

В последние годы правления сёгунов Асикага дела императорского двора были настолько плохи, что Его Величество был вынужден содержать себя и свою семью... каллиграфией. Любой - будь он даже торговец или ремесленник - мог пройти в дворцовый сад и оставить заказ, в котором указывался тип свитка, изречение, иногда - манера исполнения. А через несколько дней возвращался, забирал работу и платил. Заказы, пишет хронист, исполнялись безукоризненно.

Баллада о чайной и нечайной мудрости

В 1593 году у Тоётоми Хидеёси, регента-в-отставке и фактического правителя страны случилась радость – родился сын. Здоровый, крепкий, явный жилец. Все бы хорошо, но у Хидееси был уже наследник – племянник Хидецугу. Собственно, от титула регента (кампаку) Хидеёси отказался именно в его пользу. История это долгая, грустная, мы ее еще вспомним, а пока что вышеупомянутый Хидецугу, осознав все неудобство своего положения, пытается расширить свою клиентелу, в том числе и одалживая разным князьям довольно значительные суммы (в том числе и из казенных средств). После гибели Хидецугу генерал Исида Мицунари (по слухам, приложивший к этой гибели обе руки) обнаружил несколько таких долговых расписок. Явился к должникам и сказал, что если они быстро вернут долг, деньги тихо лягут обратно в казну, а Тайко никогда не узнает, что они состояли с покойным изменником в таких странных отношениях.
Одним из должников – и довольно крупных - был Хосокава Тадаоки, вельможа, знаток всяческих искусств, запойный коллекционер и очень, очень хороший полководец. А вот с деньгами у него обстояло как всегда. То есть не было. Что продать – было. Но когда вокруг толпа не менее знатных персон мечется в поисках наличных, найти желающих купить какую-нибудь редкость довольно трудно. Неприятное, в целом положение. С учетом того, что Хидеёси в этом деле как-то напрочь утратил обычно присущие ему здравый смысл и чувство меры и количество покойников успело перевалить за самые дурные ожидания, неприятное вдвойне.
На счастье, был у Тадаоки толковый вассал, который находился во вполне дружеских отношениях с Хонда – ближним вассалом Токугава. А Иэясу был скандально богат и скандально же скуп, но совсем близким людям мало в чем отказывал. Так что вассал через посредничество попросил о ссуде, был принят, выслушан. А затем Иэясу приказал слугам принести из хранилища номерной ящичек – и на том покинуть помещение. Номерной ящичек оказался здоровенным и довольно пыльным коробом, ярлык был помечен прошлым десятилетием – и с тех пор короб явно не открывали. Внутри находились старинные доспехи – как раз такого вида и свойства, чтобы душа коллекционера воспарила к небесам. Иэясу пошарил под доспехами и извлек два тяжелых мешочка.
Вот здесь столько, сколько вам нужно, сказал он. Спрячьте. Их здесь никогда не было. Пусть никто не знает, что вашему господину потребовались деньги именно сейчас.
И действительно, для всех, включая слуг дома Токугава, картина выглядела однозначно – пришел представитель посмотреть на доспех и купить, Иэясу заломил цену, сделка не состоялась. А если кто заметит мешочек с деньгами – ну так гость его с собой принес, все ж знают, что господин Токугава пуще всяких расписок любит вид живого золота...
В общем, время шло, опасность рассосалась, а несколько лет спустя среди ясного дня Хосокава Тадаоки вдруг наносит Иэясу Токугава утренний визит. Мол, слыхал, что у вас завелся исключительной удачности чайный прибор, не проведете ли для меня церемонию.
Землетрясение, наводнение, цунами и конец света. Отказать невозможно. Соглашаться немыслимо. Токугава Иэясу – неплохой чайный мастер... Как для любителя, так прекрасный. А Хосокава Тадаоки – один из «семи чайных мудрецов» страны. То есть, из живущих равные у него в этом деле есть, а лучше никого нет. Что делать? И что я ему сделал, спрашивается?
Иэясу соглашается, приглашает, просит разрешения позвать собственного инструктора, на случай, если потребуется совет... Тадаоки сдержанно удивляется – вся же гармония рухнет. Садист.
И когда они уже оказываются вдвоем, Тадаоки просит позвать Хонду. Тут у хозяина все становится на место и он зовет. И при Хонде Хосокава Тадаоки говорит мастеру-любителю – несколько лет назад вы почтили меня помощью в трудное время и изволили забыть об этом. Так вот, я не забыл. Ишида Мицунари и его союзники ищут вашей жизни – располагайте мной и моими к своей пользе так же свободно, как распорядились теми деньгами. Я и сам сделаю все, чтобы помочь вам. Ваш новый чайный прибор и правда прекрасен, мой визит не вызовет подозрений – в дальнейшем же нам придется сноситься как-то иначе.
В общем, в решающем сражении при Сэкигахара, глядя как войска Тадаоки сворачивают в трубочку фланг вражеской коалиции, Иэясу, вероятно подумал, что это были чрезвычайно удачно потраченные деньги. И несомненно замечательный чайный прибор.

И снова о чайной церемонии, да в каком исполнении! Медам и месьё!!! Седаунт, плиз!!! Датэ и Токугава)))))

Те же с чайником

Как уже было сказано, Иэясу Токугава любил и ценил чайную церемонию - и время от времени принимал так близких друзей и союзников. И вот однажды он так увлекся и сосредоточился, что не заметил, что чайник вскипел и крышка накалилась. Взял ее - и отдернул руку, потому что клуб пара под руку - не самое приятное ощущение.
Гость невежливо фыркнул и сказал "Немного пара и..." - собственно, этой реакции уже хватает, чтобы установить его одноглазую личность.
Хозяин подумал, снова взял крышку, покрутил в пальцах "Да, какого-то пара не должно быть достаточно, чтобы я выпустил из рук то, что уже держу."
"Вы правы.- согласился гость,- но крышка от чайника полезна на чайнике."
Кажется, последний выпад в этом разговоре сделал все же Токугава - подарив перед смертью собеседнику чайный прибор для севера, металлический. Малопригодный к реальному использованию, ибо кто же будет вешать над огнем золотой чайник.

И снова Датэ, Датэ, да кто ж его не знает...и Хидэтада))))
Взаимно-предынфарктное, серия эн

1619 или 1620 год, Эдо. Господин сёгун, Токугава Хидэтада, по всем рассказам - мрачная и неприятная личность без чувства юмора, и господин дракон, ныне владелец неприлично большого хозяйства со столицей в Сендае - крайне неприятная личность с чувством юмора (что усугубляет) играют в го и говорят, естественно, о тактике и стратегии.
И господин дракон отмечает, что замок в Эдо, конечно же, очень хороший замок и ориентирован на восток, что вдвойне разумно (с учетом того, кто у нас располагается на востоке, включая его самого), но вот когда в один прекрасный день под городом Эдо обнаружится его армия, она этот город - и замок - возьмет. Вот оттуда, со стороны Хонго, с холма.
Господин сёгун кивает, делает ход и интересуется, а что бы предпринял собеседник, если бы ему каким-нибудь вывертом судьбы пришлось оборонять этот город.
Ну как что... во-первых, чуть срезал бы холм, чтобы там не так приятно было располагать артиллерию, во-вторых, выдвинул бы вон ту стену вот сюда, а в третьих, выкопал бы нормальный внешний ров, благо с водой нет никаких затруднений - и провел бы его границу по подножию того самого холма.
А вас не затруднит сделать это для меня?
Совершенно не затруднит.
Действительно?
Ну конечно же. Эдо, в конце концов, можно взять и с другого направления.
В общем, тот ров, ныне поглощенный современным Токио, так и назывался сендайским.
А вот в Сендае система внешних укреплений блистает отсутствием. Их там нет. И никогда не было. Потому что на мелочи и цитадели вполне хватит, а если враг вооруженной силой прошел через оба круга крепостей(*) и армию в поле, значит все, приехали и нечего переводить продукт.

(*) Вообще-то Токугава крепости не очень приветствовали и в норме придерживались политики «одно владение – один замок». Ну с учетом личных льгот и особых разрешений в среднем получалось все же два-три на княжество. А тут крепостей, фортов и прочих оборонительных сооружений было, если не ошибаюсь, за полсотни. И все остались на месте. Официально - в виду айнов на севере и Новой Испании на траверзе, а по факту из-за того, что господа Токугава, как разумные люди, предпочитали не отдавать распоряжений, которые заведомо не будут исполнены, и не прижимать к теплой стенке то, что, будучи оставлено в покое, более или менее признает их власть.

А теперь - Датэ и...Обезьяна...то есть, Хидэёси))))
Подобное к подобному

А вот это уже современный персонажам анекдот.
Рассказывают, что Тоётоми Хидеёси, сам некогда прозывавшийся «Обезьянкой», войдя в силу, и себе завел такую ручную. Или относительно ручную. Характер у животного был ненордический - игривый и скверный. Очень любила обезьяна во время, например, приема, напрыгнуть на какого-нибудь гостя, что-нибудь у него уволочь, мусором забросать - да и укусить для верности. Обороняться же от нее, в виду принадлежности и характерного сходства, считалось делом не вполне разумным. Так что хозяин зверушки, кажется, получал двойное удовольствие от ситуации. Но тут, как всегда, когда речь заходит об удовольствии, случился Датэ, которому эти свычаи да обычаи не вполне пришлись по душе... но не ссориться же из-за них с господином регентом, тем более, что вот только-только разошлись. Так что, гласит анекдот, он перед приемом улучил момент и посмотрел на обезьяну без свидетелей. Не думаю, что он действительно бил ее латной перчаткой, как утверждает один из источников - убил бы. Но что-то он определенно сделал, потому что весь прием тезка регента пряталась за спиной у хозяина и бормотала что-то непечатное. Из чего Хидеёси заключил, что с этим человеком и правда следует обращаться осторожно: если уж даже невинный зверь полевой от одного вида шарахается и впадает в душевное расстройство – значит, никуда не денешься, опасен.

Акция: Заплати налоги, сохрани жену!

В качестве затравки к следующей балладе - цитата из реального документа, предписания крестьянам хана Ёнедзава от 1619 (*) года (к тому времени эта территория уже эн лет как отошла во владение Уэсуги). Вернее, финал этого предписания.

"Если после надлежащего уведомления налог не будет уплачен, ваша драгоценная жена может быть взята от вас в качестве обеспечения. Не забывайте, что в доме вашего господина есть много юных мелких чиновников и посредников, которые могут украсть вашу жену. Чтобы быть уверенным, что такое никогда не случится с вами, всегда платите все налоги до конца одиннадцатого месяца. Постарайтесь следовать этому совету. Вы - человек низкого происхождения. Но, так или иначе, вы наверняка не желаете, чтобы ваша драгоценная жена была отдана на волю всех ветров, оторвана от вас, чтобы ее украли молодые люди. Так можно потерять поддержку небесного пути, впасть в ничтожество, стать объектом презрения даже и других равных вам низкорожденных - и жалеть о произошедшем до конца дней. Всегда помните, что с вами может случиться такая беда. Так что исправно платите годовой рисовый налог и прилежно исполняйте назначенную чиновником работу. После того как все годовые налоги заплачены, готовьтесь к приходу нового года. Делайте мочи из оставшегося риса, варите сакэ, купите соленой рыбы и с радостью добавьте еще год к вашей жизни. Новый год должен статать временем петь со всеми "я отплываю в путешествие к долгой жизни, пусть луна тоже сопровождает меня!"[подстрочник с английского мой. А.]

Автор этого замечательного текста "заплати налоги и сохрани жену", Наоэ Канецугу, старший советник клана Уэсуги, в историю вошел как цвет рыцарства в феодальном смысле и очень приличный и добрый человек в личном.
Так вот, он и правда... цвет. Всего-то: "После первых 15 дней [года], когда горы и поля покрыты снегом, собирайте себе дрова на год вперед. Вывозите на санках нечистоты на поля. По ночам делайте сандалии для лошадей.". И так далее. Ему не приходит в голову запрещать крестьянам делать сакэ (для экономии риса) или есть рис и рисовую лапшу (если у них вдруг найдется) - или отказывать крестьянкам в праве надеть что-нибудь красивое (наоборот, советует женам, выносящим еду в поле, надевать хотя бы красные ленты, чтобы у мужей сердце радовалось). В общем, по части регламентации это не документ, а морковный кофе... Дальше все стало куда менее весело.

(*) то есть война уже четыре года как закончилась и Токугава надежно у власти (а Иэясу уже и умереть успел).

Вставная баллада о принципах безопасного фехтования

Рассказывают, что великий ронин (*) Юи Сёсэцу не любил убивать без прямой на то необходимости, что - при его профессии учителя фехтования и стратегии, не говоря уж обо всем прочем - не могло не образовывать некоторой проблемы, потому что качественное превосходство все время приходилось доказывать делом.
В общем, еще в бродячий свой период как-то пришел он в провинцию Кии и попросил у местного князя разрешения на поединок со знаменитым мастером-фехтовальщиком Сэкигучи Хаято. Разрешение было дано, драться должны были на мечах в присутствии оного князя. Начало было обычным - стороны стояли и смотрели друг на друга, потом схлестнулись. После первых ударов Сёсэцу отступил на несколько шагов, его противник ринулся за ним, подняв меч над головой... и вдруг опрокинулся на спину, оказавшись в полной власти Сёсэцу. Который, естественно, не стал его добивать, а просто констатировал победу.
В суматохе первой схватки он метнул свободной рукой шпильку-когаи и приколол край хакама Сэкигучи Хаято к полу. Ну а когда тот бросился вперед, то зацепился, потерял равновесие и упал.
Что характерно, Сэкигучи Хаято зла на такое дело не затаил (видно, понимал, что раз шпильку не заметил, мог и что посерьезней пропустить), а пригласил победителя вторым мастером к себе в школу, на что тот с удовольствием согласился - и прожил там какое-то время, изучая стиль Сэкигучи и преподавая свой, а потом убрел себе дальше, чтобы в конце концов оказаться в Эдо, потому что на сёгунскую столицу у него были свои планы.
Славу и знания приобрел, никого не убил и даже врагов не нажил. А всего-то дела - хорошо заточить шпильку.

(*) один из трех людей в истории Японии, носивших это прозвище

За МКАДом жизни нет

Когда Хидеёси пожаловал уже упоминавшемуся здесь генералу Гамо Удзисато земли Айдзу (очень богатое владение на стратегическом направлении), тот, выйдя, сел на пол в одной из приемных и застыл. Один из служителей подошел и увидел, что у генерала текут по щекам слезы.
"Право,- сказал подошедший,- вам было оказано такое благодеяние, что действительно впору лить слезы благодарности."
"Не в этом дело,- ответил Гамо,- если бы мне пожаловали пусть и маленькое владение, но близко к столице, я бы, возможно, со временем, совершил нечто достойное. Но теперь меня выставили в глушь, в Айдзу, всем моим надеждам пришел конец и слезы текут помимо моей воли."
Вот поди его не отрави такого...

Баечки про Мицунари от Имри:

Три чашки чая

Как-то Хидэёси возвращался с соколиной охоты, почувствовал жажду и зарулил то ли в храм Каннон на горе Ибуки, в Оми, то ли в храм Трех Сокровищ, что в деревне Фурухаси-мура, округ Ика. Чай подавал юноша-послушник. Первую чашку он принес едва теплой, вторую - погорячее, третью - горячей. Теплый чай утолил жажду, горячий - позволил насладиться собственно вкусом чая. Хидэёси это дело оценил и забрал послушника с собой. Вот так, по легенде, и встретились Тоётоми Хидэёси и Исида Мицунари. А эпизод так и называют: "Три чашки чая".

Опасное чаепитие, или немного о дружбе.

История опять же про чай - и дружбу Исиды Мицунари с прокаженным Отани Ёсицугу - хорошо известна. На чайной церемонии у Хидэёси больной проказой Отани Ёсицугу отпил чай из пущенной по кругу чаши - и в нее капнул гной. Народ молча содрогнулся и передавал чашу дальше, только делая вид, что пьет. А Мицунари выпил до дна. Ёсицугу был страшно тронут и дружил с Мицунари до самого конца - до Сэкигахары. После поражения сэппукнулся

Колодец, колодец, дай воды напиться...

Хидэёси приказал вырыть колодец в замке Фусими. Холм там высокий, грунтовые воды глубоко, работа шла не слишком быстро. Пока Мицунари не высыпал в колодец мешок денег. Что хорошо мотивировало строителей и резко ускорило процесс.

О поражении при Сэкигахаре и других печальных вещах...

После поражения при Сэкигахаре Мицунари скрывался в родной провинции Оми. Заехал во все тот же храм Трех Сокровищ в деревне Фурухаси-мура. На вежливый вопрос настоятеля: "Чего изволите?" ответил: "Голову Иэясу". Чем настоятеля изрядно напугал.
Позже прятался в пещере; еду ему носил местный крестьянин Ёдзиро Даю - предварительно разведшись с женой, чтобы в случае чего вместе с ним не наказали и её тоже. А Мицунари, не желая навлечь беду на этого достойного человека, уговаривал себя выдать. Так они и соревновались в благородстве, пока некто Танака Ёсимаса, отправленный Токугавой на розыски Мицунари, не пообещал вырезать нафиг всю деревню.
Дополнение от Shmyrina_Anna:
Танака и пряник предлагал: награду за выдачу. А так как деревня умирала с голоду, то Ёдзиро в итоге остался страшно благодарен, что Мицунари настоял себя сдать - жители получили наградной рис и выжили.

А по другой версии Мицунари нашел в этой деревне (Фурухаси-мура) сторонников, пообещав еще раз сразиться с Иэясу, победить его и после этого закатать всю территорию от Фурухаси-мура до озера Бива-ко в асфальт. В смысле, каменную дорогу построить.Но приёмный сын Ёдзиро, желая выслужиться перед Токугава, сдал Мицунари. После этого жители Фурухаси-мура взяли за правило не усыновлять неместных.

И ещё про Исиду, будь он неладен)))) Теперь - Антрекотовское))))

Филология, царица полей

Год 1600, гражданская война на севере уже началась, а в центре страны войска еще не схлестнулись. Господин Исида Мицунари, фактический лидер Западной коалиции, аккуратно подкатывается к князю Хосокава (*), тихо сидевшему в своем углу со своими рукописями, с предложением сменить сторону - естественно, из лояльности к дому Тоётоми (о более весомых причинах не будем). Предложение это изобличает основательное чувство такта и большое знание людей. Ибо если по твоей в лучшем случае неловкости у человека буквально только что погибла любимая невестка, та самая Грация Хосокава, а еще более любимый сын из-за этого ушел в штопор и начисто потерял остатки инстинкта самосохранения, ему и до того не особенно присущего... то поздно уже подкатываться. Раньше надо было. А так князь Хосокава Фудзитака сделал из исидовских увертюр совершенно естественные выводы - что он занимает важную стратегическую позицию. Сказал "вас понял" и заперся в своем замке Танабэ с теми пятью сотнями людей, что наскреб. Осаждает замок пятнадцатитысячная армия. Взять не могут.
Причин тому несколько. Во-первых, замок Танабэ - очень хороший замок, Хосокава его для себя в порядок приводили, а они в этом деле понимали уж точно не хуже, чем в чайной церемонии. Во-вторых, шестидесятисемилетний Хосокава Фудзитака, человек из прежнего времени, начинавший еще с Ода - просто исключительно хороший солдат.
Но ведь и осаждающие тоже не лыком шиты. Так что и хороший замок у хорошего солдата взяли бы - чуть больше народу положили бы, и взяли. Настоящая проблема в другом. Князь Хосокава больше известен в стране под именем "Юсай". Потому что он им стихи подписывает (очень хорошие) и филологические работы (классические). И половину компании у себя под стенами он в разное время учил писать стихи и выручал точным словом в трудную минуту. В общем, не хотят они его штурмовать и убивать. Совсем. Настолько, что в пушках, ведущих огонь по стенам, непонятным чудом раз через раз ядер не оказывается... (господин Мицунари, понятное дело, не озаботился проверить, что за школа стихосложения у его генералов - иррелевантная же информация).

А у Юсая тоже некоторое беспокойство, чтобы не сказать - прямая паника. Потому что он действовал в расстроенных чувствах и не сообразил очень важную вещь. Куда более важную, чем вся эта война. Он же работал с "Кокинвакасю", знаменитым «Собранием старых и новых песен Ямато», шедевром IX-X веков. Сборник за время пути успел обрасти километрами комментариев, вплоть до появления сводов «Толкование Кокинвакасю» («Кокин дэндзю»). И вот он составлял компиляцию - новую, обработанную - трех сводов... а теперь что? Понятно же, что замок возьмут и все сгорит. Невозможно. Нестерпимо. Недопустимо!
Так что в процессе очередных переговоров, посылая в очередной белый свет все противничьи предложения сдаться, Юсай просит разрешения связаться на сей предмет с императорским двором. И ему конечно позволяют. И император Го-Ёсай естественно заявляет права на почтительно предлагаемую его вниманию рукопись. (А еще бы он не заявлял, если младшего братца его, Тосихито, стихи учил писать кто? Ну вот кто?) И воловья упряжка с комментарием отправляется ко двору.
К рукописи приложено стихотворение комментатора, которое сам он считал предсмертным:
И в древности
И ныне неизменно
В мире нашем
В семени сердца
Живут лепестки слов (Т.П. Григорьева) (**)

Работу принимают, а Юсаю передают высочайшую просьбу сдаться. Потому что комментарий-то спасен, но терять голову, которая его сотворила, тоже очень, очень, очень не хочется. Но уж тут и император получает отказ. Потому что стихи стихами, филология филологией, а война, извините, войной.
Ничего подобного. Не война и не войной. Император смотрит, император советуется, императору объясняют, что прилети не туда стрела, ядро или пуля и «глубочайшие, сокровенные истины пути японских богов, тайны искусства вака будут утеряны навеки и учения Земли Богов обратятся в прах».
Да не будет!
И на всю компанию, осаждающих и осажденных, обрушивается невиданная вещь - императорский рескрипт. Осаждающим - прекратить. Осажденным - открыть ворота. Не просьба, приказ. Куда тут денешься? Так что Юсай - два месяца спустя после начала осады - спускает флаг. Осаждающие благодарно занимают замок, никого, естественно, не трогая - какие победы, какие головы, императорский же приказ - а затем выдвигаются на соединение с главными силами... и решительно не успевают к битве при Сэкигахара, произошедшей два дня спустя.
Классическая филология - страшное оружие.

(*) отцу уже упомянутого Хосокава Тадаоки
(**) Отсылка к предисловию составителя антологии Кино-но-Цураюки « Песни Японии, страны Ямато, прорастают из семян сердец людских, обращаясь в бесчисленные листья слов.."

Инисиэ мо
Има мо каварану
Ё-но нака-ни
Кокоро-но танэ-о
Нокосу кото-но ха.

Вариант:
Было так в старину
и впредь неизменно пребудет —
в бренном мире земном
семена, рожденные сердцем,
сохраняет навеки слово. (перевод Михаила Новожилова)

Визит дамы или еще один случай полной взаимности

Апрель 1599 года. В осакском замке - как обычно беда и как обычно серьезная. Умирает (в несовершенном виде, потому что долго и основательно) фактический председатель регентского совета Маэда Тосииэ, тот, что был Псом князя Ода, в пару Обезьянке – будущему Тайко. Что с одной стороны неудивительно – семьдесят лет, все-таки, да и прожиты эти семь десятков на износ, а с другой – страшно неудобно, ибо, пока он был жив, начать войну без него не рискнула бы (и не рисковала) ни одна из сторон. А он войны не хотел. Так что понятно, что сейчас-то и начнется... самое интересное. А пока все едут попрощаться с господином Маэдой – и едут, естественно, без особого хвоста и свиты, потому что дело личное, грустное, а брать с собой охрану в большом числе – значит оказывать неуважение одновременно дому Тоётоми (чьей столицей по факту является Осака) и самому умирающему. Мало кто на это пойдет. Вот и глава административного совета Исида Мицунари не пошел. И ошибся.

Он, понимаете ли, недооценил силу теплых чувств, которые питали к нему те генералы, которым судьба привела столкнуться с ним по службе. Они, собственно, еще с корейской злополучной войны питали – а за год со смерти Тайко Исида им разнообразно добавил впечатлений (той же историей со свадьбой, например). Уговаривать же регентский совет отстранить гада не стоило и просить, потому как администратором Исида был не просто хорошим, а неправдоподобно хорошим и, вдобавок, неправдоподобно честным – и увольнять такую жемчужину только за то, что у нее характер... несдержанный? Так у кого он тут сдержанный, позвольте спросить? Может у господина Токугава, который, вот, давеча, тут всех персонально на солому порубить угрожал из-за какого-то посредника? Или у господина Като с его манерой пробовать мечи на ком попало? Или у господина Хосокава, которого в бою и своим следует опасаться? Кстати, вот у господина Датэ – сдержанный, и очень оно окружающим помогает?

Ну а поскольку у вышепомянутых генералов(*) характер был самый что ни есть несдержанный, то порешили они Ишиду неадминистративным образом убить при первом же случае – а случай вот он. Подождать, пока из замка выедет – и зарезать.

Но поскольку Исида Мицунари, в свою очередь, был человеком не только несдержанным, но и очень, очень компетентным, то он еще на стадии прощания с Маэдой обнаружил, что сидит в засаде. То есть, он сидит в замке, а засада сидит вокруг и ждет, когда он к ней выйдет. А поскольку засада, в свою очередь, считала Исиду тупым бумажным червем, не видящим дальше собственного носа, то она, всеми своими частями не обратила внимания на роскошный паланкин, из которого периодически аккуратно (с любопытством) выглядывала довольно красивая дама.

А дама, между тем, думала, что трюка с паланкином надолго не хватит и ехать к себе решительно нельзя. Потому что по дороге наверняка ждут и рано или поздно что-то да сообразят. Но должно же быть в пределах досягаемости надежно безопасное или хотя бы полезное место? Должно. И есть.

Так что паланкин со всей доступной для него скоростью движется к замку Фусими, где в тот момент гнездится... господин Токугава Иэясу.

Что сказал господин Токугава Иэясу при виде дамы, история не сохранила. Вполне возможно, что-то даже цензурное. Но повел он себя именно так, как дама и ожидала. Принял ее как дорогого гостя, отписал господам генералам, что они хором с ума спятили – и не разъехаться ли им по этому случаю по домам, авось на родной почве сознание к ним вернется? Ну и – подождав какое-то время для верности, мало ли как там выйдет с почтой – спровадил принявшего первозданный вид Ишиду в его собственный замок Саваяма, дав подобающий ситуации конвой и своего сына Хидеясу в качестве сопровождающего – на случай, если у кого есть еще идеи.

Потому что господин Токугава Иэясу, во-первых, не желал прослыть человеком, который способен убить просителя, во-вторых, совершенно не желал быть тем, кто первым нарушит мир, да еще и таким грязным способом, и в-третьих, был очень счастлив возможности враждовать с главадминистратром Исидой Мицунари, которого нежно и искренне ненавидит треть страны и подозревает во всем хорошем еще треть – а не непосредственно с малолетним Тоётоми Хидеёри, которому он, Токугава, между прочим, клялся служить. Тем более, что на этой стадии прямое нарушение клятвы почти наверняка стоило бы ему очень многих сторонников и – в конечном счете - головы. А Исида – совсем другое дело.

Господин главадминистратор понимал этот расклад не хуже самого Иэясу – так что за помощью он обратился по адресу. Не знаю, правда, не расстроило ли его – слегка – что Токугава его все же не убил (совершив тем самым отсроченное самоубийство).

Но в любом случае, весь внешний церемониал был соблюден. Перед отъездом Ишида в знак благодарности подарил Токугаве собственный меч работы знаменитого мастера Масамунэ (1264–1343). Меч этот носил прозвание «Меченый» - из-за нескольких «боевых шрамов» на нем – но Иэясу тут же дал ему новое имя в честь дарителя – и в семье он хранился все следующие столетия как «Исида Мицунари».
Но меч мечом, а послание своему союзнику Уэсуги с просьбой обеспокоить Токугава с севера, потому что воевать явно придется, Исида отправил... прямо из замка Фусими. И узнал об этом Токугава далеко не сразу.

(*) Вроде бы, участвовали в этом деле Като Киёмаса, Икеда Терумаса, Фукусима Масанори, Курода Нагамаса, Асано Юкинага, Като Ёсиаки (однофамилец) и тот самый Хосокава Тадаоки.

А теперь о Маэде свет Тосииэ))))
Немного славы
Когда стало ясно, что Маэда Тосииэ, владетель провинции Кага и один из регентов страны, вот вот умрет, его жена, Мацу, всегда и во всем заботившаяся о муже, приказала положить с ним в гроб множество буддистских текстов – он вел жизнь воина, много убивал и карму себе тем наверняка испортил весьма основательно. Когда об этом доложили самому Тосииэ, он улыбнулся: «Я родился в смутное время и правда воевал по всей стране, от края до края, но я никому никогда не причинял зла без должной причины и убивал только тех, кто сам убил бы меня. Так что я не сделал ничего, что было бы достойно ада, а если у быкоголовых и конеголовых демонов имеется ко мне счет, то вперед меня на ту сторону ушло много храбрых вассалов моего дома. Я позову – они ответят, и мы покажем этой нечисти, то, чего она еще не видела, и добудем себе немного славы на темной дороге. Нет, я не тревожусь о том, что будет со мной там. Меня беспокоит то, что будет без меня здесь.»
И так он какое-то время горевал о том, что нет у него пяти или семи лет, чтобы обеспечить стране мир, а юному Хидеёри спокойное вступление в права... потом заметил, что дышать уже стало совершенно невозможно и нужно с этим что-то делать, взял любимый короткий меч работы Синтого Кунимицу, лежавший у изголовья – и вонзил себе в грудь. Так и умер.

Неправильный опыт, или как Маэда Тосииэ приобрел волшебный меч
Меч О-Тэнта Мицуё, один из трех великих клинков, подаренных домом Асикага (бывшим сёгунским) господину регенту, в конце концов, оказался в хозяйстве дома Маэда. Самая интересная версия того, как именно это вышло, выглядит так:
В четвертый год Бунроку, то есть в 1595, Хидеёси собрал в замке Фусими всех ведущих генералов – обсуждать организационные последствия смерти Хидецугу и грядущую вторую корейскую кампанию. Засиделись за полночь, утром должны были заседать опять, решили не ложиться – и конечно дело дошло до страшных историй.
И одна из историй была о некоем вассале Тоётоми, который ночью шел по коридору, ведущему в большой приемный зал, да так там кто-то невидимый в том коридоре ухватил его за ножны, что он дальше двигаться не мог. Держит и не пускает – пришлось обратно повернуть... и вот с той ночи завелась, видно, в коридоре нечисть. Ничего особо дурного не делает, но не пропускает. Днем ходить можно, а ночью никак.
Маэда Тосииэ встал и сказал, что это не страшилка, а чушь полная – и рассказывают такие истории, чтобы оправдать трусость – что темноты испугались.
Ладно – говорят окружающие. - Трусость, говорите? А проверим?
А проверим.
А пойдете по коридору? Без света?
А пойду. И знак там на противоположной стене оставлю, что дошел.
Тут уж Като Киёмаса, известный научным подходом ко всем делам, сам встал и предложил Тосииэ свой веер – мол, знаки знаками, а это вещь приметная, второго такого нет. Оставите там?
А что ж? Оставлю.
Ну а вокруг же слуги, а у слуг уши, а у слуг начальство, договориться не успели, а уж Тосииэ к регенту зовут. А регент, из постели не вылезая, ему и говорит – мол, в коридоре-то и впрямь нечисто. Ты-то в такие вещи не веришь, но я-то верю, так что раз уж ты собрался тут мою нечисть гонять, то возьми вот это с собой. И дает ему тот самый меч О-Тэнта Мицуё, который по слухам имеет силу всякую дрянь отводить и отпугивать.
Взял его Маэда Тосиие и пошел себе. Добрался до нужного коридора, прошел по нему, веер куда условлено положил. И вернулся.
И никто его не тронул. И, кстати, никого больше в том коридоре не трогали.
Пошли всей компанией другим коридором, проверили – лежит веер.
Порадовались, выпили за здоровье Маэды. Вот ведь, под семьдесят человеку – а ничего на земле и на небе не боится. Только Като Киёмаса, хоть и восхищался стариком, но жалел, что эксперимент ему поломали, потому что с таким мечом-то, если что и было в коридоре, то расточилось конечно. И поди теперь узнай - было или не было...
А О-Тэнта Мицуё Хидеёси обратно не взял – сказал: раз дал, значит твой.
И вот ходит слух, что всю эту историю Маэда и затеял, на меч этот рассчитывая. Потому что сильно у него болела четвертая дочка, любимая. А О-Тэнта Мицуё, говорят, и над болезнью силу имел. Ну имел не имел, а девушка выздоровела и еще сорок лет потом прожила. Так что нельзя сказать, что ей не помогло. Хотя эксперимент опять получился нечистый.

Ода Нобунага: портрет иезуитов))))

Характеристика, данная Ода Нобунага иезуитом-миссионером Луисом Фройсом.

"Королю Овари примерно 37 лет(*), он высок ростом, худощав, с редкой бородкой, чрезвычайно воинственен и привержен военным занятиям, склонен к делам справедливости и милосердия, чувствителен во всем, что касается его чести, скрытен в своих замыслах, выдающийся стратег, не готовый слушать советов от подчиненных, высоко уважаем и почитаем всеми, мало пьет вина и редко предлагает его другим, резок и бесцеремонен в манерах, смотрит сверху вниз на всех прочих королей и принцев Японии и разговаривает с ними через плечо и громко – как будто они его нижайшие слуги, все подчиняются ему как полному владыке, проницателен и точен в суждениях. Он презирает ками и будд, и все прочие языческие суеверия. Принадлежа по имени к секте Лотоса, открыто провозглашает, что не существует ни творца вселенной, ни бессмертия души, ни жизни после смерти. Он щепетилен и предусмотрителен в отношениях с людьми и терпеть не может длинных речей и проволочек. Даже принц не может появиться с мечом в его присутствии. Его всегда сопровождает не менее двух тысяч всадников и, тем не менее, он может самым дружеским образом разговаривать с нижайшими и беднейшими из своих слуг. Его отец был всего лишь господином Овари, но сам он, благодаря своей безмерной энергии, за последние четыре года завоевал более 18 провинций, включая восемь провинций Гокинай [столичного региона], покоренных им в наикратчайшие сроки." [подстрочник с английского мой]

(*) на самом деле Ода в тот момент был на два года моложе.

Коля пишет Оле. Оля пишет Коле.

1577 год. Зима. Заметает перевалы. Уэсуги Кэнсин перед тем, как возвращаться домой, зимовать, пишет письмо своему текущему противнику, Ода Нобунага.

«"Сингэн мертв. То, что вы бросили Сиро [Такэда Кацуёри] на расправу Иэясу, а сами остались в Адзути, подтверждает, что вы что-то замышляете против меня. В области Киото вы одерживали легкие победы над врагом. Но вам еще предстоит увидеть искусство воинов севера. С вашего позволения, будущей весной я приду на запад с воинами восьми провинций [Этиго, Эттю, Кага, Нота, Хида, Синано, Кодзукэ и Садо] и встречусь с вами пятнадцатого дня третьего месяца. Попытайтесь отнестись ко мне, Кэнсину, иначе, чем к городским бездельникам в кожаных сандалиях". В Киото в то время кожаные сандалии были в моде, вот почему Кэнсин сказал последнюю фразу. Вместе с письмом он отправил в качестве подарка 2000 кусков ткани из Этиго.» (*)

Нобунага все это выслушал, в очередной раз удивился – за кого тут этот человек с его датами и вызовами меня принимает? За уличного подростка-делинквента, который услышав такой вызов, сломя голову, кинется доказывать, что он не трус? - и безусловно отнесся к нему иначе. То есть, принялся срочно окапывать и укреплять все, что лежит хорошо, перемещать все, что лежит плохо, обучать дополнительные стрелковые отряды и списываться со всеми своими союзниками – и всеми противниками Кэнсина (что не одно и то же) – вплоть до того самого Такэда Кацуёри, которому только что учинил разгром. (Кацуёри он даже кое-какие свои планы в письме изложил, не вполне соответствовавшие действительности, видимо, исходя из того, что если тот решит присоединиться к банкету и напасть на Кэнсина с тыла, ошибочная информация войскам Такэда не повредит – все равно театр другой, а если отошлет письмо Кэнсину, тоже очень неплохо получится.)
Кампания предстояла неприятная: армия у Уэсуги была исключительно хороша, что люди Ода уже имели случай проверить на себе, к большому своему неудовольствию, а сам Кэнсин в классическом смысле был лучшим полководцем страны. Но Нобунага на то и был Нобунага, чтобы такие вещи его не останавливали. Если до сих пор не существовало способа победить вот такое – значит придумаем.

Гонцу же самого Кэнсина сказал: «"Возвращайтесь и передайте правителю Этиго мои слова. У меня, Нобунага, нет причин бороться против него. Случись ему посетить меня, я оставлю свой меч и лишь с веером на бедре поеду встретить его и сопровожу его в Киото. Правитель Эттю - человек справедливости. Я знаю, что он никогда не отнимет у меня земель, за которые я сражался".»

Окружающие тихо давятся воздухом и – учитывая всем известные предпочтения князя Ода - пытаются представить себе калибр того «веера». Воображение отказывает.

Услышав послание, «Кэнсин засмеялся и сказал: "Нобунага - вероломный воин. Он пытается обезоружить меня льстивыми словами. Я знаю, что в битве при Нагасино он с помощью аркебуз и частоколов одолел Сиро из Каи. В следующем году он обязательно попытается выкинуть что-нибудь подобное и со мной. Я не собираюсь сам ползти в расставленную западню".»

И начал действовать очень осторожно, давая, тем самым, противнику время. Чего тот и хотел.(**)

(*) здесь и далее цитируется Хироаки Сато «Самураи, истории и легенды». Он, в свою очередь, пользовался «Нихон гайси» и «Коёгункан» - неофициальными хрониками Японии времен сёгуната и военными хрониками провинции Каи.
(**) А вот посмотреть, что произойдет, если эти двое друг на друга вдруг напрыгнут, не получилось – потому что в 78 Кэнсин умер, не успев начать ту самую кампанию. Говорили, что тут не обошлось без людей Ода, но, кажется, это все-таки была болезнь.

Установлена Небом

«В старые времена некий человек спросил Гамо Удзисато, кто станет правителем страны, когда нынешний властитель, Тоётоми Хидеёси, умрет. Удзисато ответил «Из нынешних Токугава Иэясу очень уважаем и славен среди людей, но он скупердяй и сделан не из того теста, из которого делаются правители всех земель. После [смерти Хидеёси] страна, наверное, уйдет в руки Маэды Тосииэ.» Вероятно, Удзисато привык к расточительству Ода Нобунага и Тоётоми Хидеёси и ошибочно заключил, что таковы вообще должны быть правители страны; он не знал, что бережливость нашего господина установлена Небом. Жаль, что такой великий герой как Удзисато погряз в обычных пороках своего времени и не обдумал этот вопрос достаточно глубоко.»
"Подлинные записки дома Токугава"

Баллада о репутации чайных принадлежностей

Если золотой чайник для воды - сущее издевательство, то золотая чайница, то есть коробка для хранения чая, может быть вполне уместной частью набора и даже его гордостью. Вот такая и была у знаменитого архитектора и подрывника Тода Такатора, то есть, была, пока неизвестно кто в его хозяйстве не потерял от нее крышку. Вот скажите мне, как можно умудриться в японском доме потерять крышку от чайницы, хранящейся как родовое сокровище (и по существу, таковым являющейся)? Однако, проявили изобретательность и потеряли. Тода Такатора был человек вне профессиональной деятельности мирный, расследования особого вести не стал, а отправился прямо к ювелиру с вопросом - можно ли сделать новую крышку, неотличимую.
Можно, отчего же нет. Но дорого - золотая же. Вот если сделать из меди и покрыть позолотой, то выйдет дешевле где-то втрое, а может даже вчетверо.
Никак нельзя,- грустно ответил Такатора,- вдруг и новая крышка потеряется и ее кто-то найдет или даже украдет? И обнаружит, что она на самом деле медная? Тогда и про саму чайницу станут говорить, что она всего лишь из позолоченой меди - и обратного уже никогда никому не докажешь. И выйдет из этого поношение мне и незаслуженная обида чайнице. А уж хранить чай в посуде, о которой по моей милости несправедливо ходят такие слухи... о какой гармонии с таким чаем может идти речь, ни о чем прочем не говоря? Нет уж, делайте из золота.

Баллада о царской милости, два экз

А вот это уже, скорее всего, легенды - или приукрашенные до неузнаваемости истории - и в разных вариантах меняются действующие лица и мелкие подробности. Но, по-моему, обе показательны.

Экземпляр первый, о верности

1578. Ода Нобунага еще жив, а будущий господин регент - впрочем, еще не помышляющий о такой участи, и носящий фамилию Хасиба - осаждает замок Мика. Обычное дело, генерал у Ода взбунтовался... А поскольку возиться с осадами Хасиба Хидеёси умел, но терпеть не мог, начал он искать во вражеском лагере слабину - и показалось ему, что нашел. Некоего Накамуру Тадасигэ. Написал ему, пообещал большую награду, если тот проведет солдат в замок. Тот согласился и дочку в заложницы отдал. Отряд ночью пришел - и действительно пустили их в замковые ворота. А за воротами тут же окружили и перерезали. Называется ловушка. Девочку Хидеёси, конечно, тут же приказал распять.
С замком возились еще долго, отвлекаясь на другие вещи - но через два года танцев он все-таки пал, мятежный генерал мирно зарезался, гарнизон сдался... Ну а Накамура, решив, что от сдачи ему ждать ничего хорошего не приходится, вовремя исчез. Но несколько не рассчитал - так что найти его нашли.
Я,- сказал ему Хидеёси,- все еще на тебя зол, очень уж много хороших людей я по твоей милости потерял. Хоть на куски тебя режь или в котле вари, ради утешения. С другой стороны, ты все это делал ради господина, дочку любимую не пожалел... в общем, вот тебе владение в три тысячи коку стоимостью, служи теперь мне.
Накамура взял под козырек и пошел служить. Хэппи энд, занавес.

Экземпляр второй, о вежестве - или подожди команды отставить

"Не знаем, кто его толкнул, история молчит..." (с)


1590, осада замка Одавара. Господин регент учинил для своих генералов пирушку с театральным представлением. Мимо мероприятия едет верхом некто Ханабуса Мотоюки, ронин на временной службе у Уэсуги Кагэкацу, владетеля провинции Этиго. Едет, видит эту картину и начинает ругаться - мол, мы уж сколько здесь сидим, три замка можно было бы взять, а они тут дурака валяют "враг увидит, что столица ест и пьет, и веселится..." - а враг, между прочим, если бы стоил чего-то, уже показал бы нам козью морду во всей красе и еще, может, покажет - с такими гулянками. Глупость, в общем, позор и поношение.
Часовой ему
- Ты понимаешь, что и о ком говоришь? Ты кто такой? Ты пьян или безумен?
- Я? Я Ханабуса Мотоюки и я-то трезв и в своем уме, а о командующем нашем явно того не скажешь - вот выяснил бы ты, спятил он или не просыхает? Был бы кто другой, я бы и измену заподозрил, но тут, наверное, просто маразм. А вся эта шайка даймё, что маразм этот терпит - видно трусы все поголовно...
И так далее. В общем, у часового быстро от ужаса все свело, а Ханабуса, сказав о господине регенте что-то еще неприличное, плюнул и поехал.
Часовой, спустя некоторое время отмерз и доложил по команде. Командир смены пошел с докладом выше, и существо инцидента быстро добралось до главного театрала. Каковой почернел лицом, прервал представление, грохнул какую-то ценную посуду и приказал Кагэкацу найти эту сволочь и распять ее вниз головой.
Уэсуги Кагэкацу, человек крайне флегматичный и сдержанный, покивал и ответствовал, что он, собственно, только что приехал в лагерь, на представление пришел, едва умывшись с дороги, ничего не слышал, ничего не знает, вот, пойдет выяснит, что именно случилось, примет меры и доложит. И все, кто хоть что-нибудь в чем-нибудь понимал, сделали вывод, что выяснять правитель Этиго будет, как наилучшим образом - не - исполнить приказ регента, потому что если распинать всех, кто в лагере ругается, без армии остаться можно.
Пошел. Двух сотен шагов сделать не успел, как догоняют, ведут обратно. Однако. Худо может обернуться дело. Регент, впрочем, уже не черный, а так, синий, встречает ласково и говорит - я тут вспылил и перебрал. Этот твой хам, он все-таки не мне лично все это оказывал и высказывал, он с часовым за оградой препирался. Не надо его вниз головой вешать, отрубите ему голову и все.
Ладно. Пойду все же, разберусь, говорит Кагэкацу и уходит.
Двух сотен шагов сделать не успел... регент уже просто красный и говорит - постой. Это же вообще не твой вассал, он же наемник. Ты его судить как сеньор не можешь. Прикажи ему покончить с собой, от моего имени. Ну и объясни всем, почему.
Хорошо. Я пошел.
И идет уже совсем медленно. И верно. К выходу дойти не успел, возвращают.
Регент уже нормального желтого цвета, разводит руками - слушай, говорит. А он ведь прав, этот твой ронин. Я тут представления даю, танцы устраиваю, в общем же - для Ходзё, что в замке осаждены. Демонстрирую, что и с провизией у нас хорошо, и со всем - и что мы тут, сколько надо, столько и будем сидеть. А Ханабусе твоему никто этого не объяснял. Он зря ругался, но со своего уровня - по делу же. Сказано "большого врага не бойся, малым не пренебрегай" - а я эту заповедь вторую неделю нарушаю... и, между прочим, большая часть тех, кого я тоже в свои планы не посвящал, мне сказать об этом не рискнула. Даже не спросили, что это меня укусило. Храбрый человек твой ронин и дельный. Возьми его в вассалы, не пожалеешь.
Кагэкацу пожал плечами и пошел все-таки разбираться. А, разобравшись, действительно взял. И не пожалел.

Многоуважаемый шкаф

Однажды князь Ода проезжал мимо замка Окадзаки, тогда принадлежавшего его союзнику, Токугаве Иэясу. Подъехав к стенам, он спешился – что в те времена считалось знаком уважения. Стража замка, охранявшая его в отсутствие хозяина, просто рассыпалась от счастья при виде такой любезности. «Вообще-то,- заметил князь Ода, возвращаясь в седло, - это относилось не к вам. Я приветствовал достопочтенный старый замок.»


Практическое бесстрашие

Однажды господин великий регент Тоётоми Хидеёси устраивал празднество в своем новом дворце Дзюракудай – и частью этого празднества было представление Но, в котором приняли участие и гости. Токугаве Иэясу, в частности, досталась роль Минамото-но Ёсицунэ, каковую он исполнял с большим энтузиазмом – что, учитывая разницу в возрасте, внешних данных, а главное – габаритах, между персонажем и исполнителем, производило на зрителей эффект далекий от драматического. Если нужны аналогии – представьте себе пожилого и несколько располневшего Карлсона, пытающегося танцевать партию Красса в «Спартаке» вместо Лиепы.
Аудитория покатывалась. А вот ближайший советник регента Исида Мицунари сидел мрачней мрачного. Когда его спросили, в чем дело, ответил «Во-первых, этот старый тануки превратил церемонию в балаган и выставил моего господина дураком. А во-вторых, как прикажете управляться с человеком, который вообще ничего на этом свете не боится – даже смеха?»

И ещё немножко про Исиду, от Имри и немножко Антрекота:
Про косодэ, хурму, и о не постыдном проигрыше))))

Про косодэ Антрекот рассказал. Это после поимки.
Дело в том, что казнить должны были троих. Анкокуджи Экея (то ли он чем-то Иэясу не понравился, то ли тот просто хотел подчеркнуть, что нечего монахам мешаться в войну), Кониши Юкинагу (тут все было просто, дон Августин, против которого, кажется, лично никто ничего не имел, на вежливое предложение покончить с собой ответил, что самоубийство - смертный грех, а что с этой ситуацией делать - ваши проблемы, я вам не помощник, мятежники тут вы, а не я) и, собственно, Мицунари. А поскольку все трое взяты с боя, то и вид у них соответствующий. Тут приносят три косодэ. Первые двое берут, Мицунари интересуется - от кого. От его светлости (как-то так) из Эдо. Мицунари взрывается - нет в стране светлостей, кроме господина Хидэёри - и с каких это пор Иэясу позволил себе так забыться, чтобы так назваться?
Ну вот и спрашивается, не буквалист ли?

Иэясу посетил Мицунари перед казнью и высказался в том духе, что войну проиграть не стыдно. И что Мицунари настоящий полководец, не то что Тайра-но Мунэмори.(*)
(*) Тайра-но Мунэмори известен тем, что не только войну Гэмпэй продул, но и самоубиться не смог. Его свои же за борт выпихнули - но тут выяснилось, что он еще и плавать умеет! Выплыл, к стыду дома Тайра. Мама ему на прощанье крикнула, что он ей не родной.

Ожидающий казни Мицунари попросил пить, а стража ответила, что воды нет, но вот есть хурма. "Нет уж,- сказал Мицунари, - а вдруг она отравлена?.."
Стража очень веселилась: приговоренный к обезглавливанию яда боится. На что Мицунари с полным самообладанием ответил: "Кому присущи честолюбивые стремления - тот жизнью до последней минуты дорожит".
Баллада об идиллическом хэппи-энде

Как мы уже рассказывали, по обстоятельствам на 1603 год клан Уэсуги ждет, что Токугава его сейчас придут изничтожать за излишнюю верность покойному регенту, а второй человек в клане считает жизнь на месяцы и пытается срочно и любой ценой обеспечить себе преемника.
Проходит десять с лишним лет, утекает некоторое количество воды... Зима 14 года, войска новоявленного сёгуната Токугава осаждают Осаку, главную (и последнюю) крепость дома Тоётоми. Осада неприятная, обороняются там грамотные люди и обороняются очень хорошо (*). И в какой-то момент контингенту осаждающих удается в одной точке прорваться за внешние укрепления. Контингент этот кто? Да войска как раз клана Уэсуги, которых хозяева Осаки особо разумным поведением в 10 лет умудрились допечь до полной смены стороны.
Противник, естественно, контратакует, начинается свалка и топтание, Иэясу шлет подкрепления - и в какой-то момент к господину князю Уэсуги Кагэкацу и его старшему советнику и начштаба (тому самому несостоявшемуся покойнику) добирается от Иэясу гонец и говорит, мол, вы уже и так сегодня сотворили маленькое чудо, у вас потери, люди устали, выходите из боя, вас сменят.
Князь ему, недоуменно - вы, мнэээ, с кем вообще разговариваете? Вы уж извините, но у нас традиция такая, семейная, что за эти годы можно было вообще заметить. То, что мы начали, мы заканчиваем.
И ныряет обратно в кашу. Позицию они удерживают.
А после сражения, как это часто бывает, один из офицеров связи и наблюдателей начинает бухтеть про недостаточное рвение со стороны Уэсуги. Ну как же, недавние враги.
На второй или третьей фразе господин сёгун-в-отставке Токугава Иэясу, чьей давней и всей стране известной нелюбви и пытались подыграть, затыкает говорящего, взлетает и из этого положения рявкает на половину лагеря, что он в принципе не желает слышать об Уэсуги дурного никогда и ни по какому поводу, во-первых, а тем более от проклятых юных идиотов, которые ни черта ни в чем не понимают и лезут тут со своим мнением, которого никто не спрашивал, не спрашивает и не будет спрашивать, во-вторых. (Как выглядит такая сцена в исполнении человека, известного своим терпением и неготовностью проявлять эмоции, можете себе представить сами.)
Немая сцена. Занавес.
Потом соляные столпы тихо расползаются по углам - и вернувшиеся Уэсуги узнают, что оказывается они есть и всегда были опорой престола. Нынешнего, то есть.
Спорить они, разумеется, не стали, и так оно с тех пор и пошло...