Поплавок
И снова, здравствуйте!
Когда-то, когда деревья были большие-большие, а Лу маленькая-маленькая, она завела здесь свой первый днев. Дело не пошло.
Деревья остались такие же большие, Лу немного подросла, и решила повторить.
Честно предупреждаю, "Наброски" - это такая свалка моих текстов.
P.S. И еще. Я пишу фики. Да, я пишу фики по аниме! Так что не говорите потом, что я не пердуперждала! (С)
P.S.S. Разбросал все по темам. Если кому не хоцца читать мои издевательства над чужими героями, то для вас тема "оно само из-за угла"
Деревья остались такие же большие, Лу немного подросла, и решила повторить.
Честно предупреждаю, "Наброски" - это такая свалка моих текстов.
P.S. И еще. Я пишу фики. Да, я пишу фики по аниме! Так что не говорите потом, что я не пердуперждала! (С)
P.S.S. Разбросал все по темам. Если кому не хоцца читать мои издевательства над чужими героями, то для вас тема "оно само из-за угла"
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [6]
Среда, 14 Мая 2014 г.
17:42 Алиса
Алиса давно не сходит с ума.
Сидит на игле и не видит снов,
В норе у Кролика вновь тоска,
Валету плетей подавай, оков.
Алиса не смотрится в зеркала,
Вслепую с утра подходит к окну,
За ним Королева стоит у столба,
Шалтая Болтая ведут к костру.
Алисе не нужно сходить с ума.
Безумный Шляпник возвел эшафот,
Чеширу для подати сшита сума,
И к аутодафе готов Бармаглот.
Алиса смеется и пьет абсент
В саду не от снега белым бело.
Она красит розы и курит Кент.
Алисы не стало давным давно.
Сидит на игле и не видит снов,
В норе у Кролика вновь тоска,
Валету плетей подавай, оков.
Алиса не смотрится в зеркала,
Вслепую с утра подходит к окну,
За ним Королева стоит у столба,
Шалтая Болтая ведут к костру.
Алисе не нужно сходить с ума.
Безумный Шляпник возвел эшафот,
Чеширу для подати сшита сума,
И к аутодафе готов Бармаглот.
Алиса смеется и пьет абсент
В саду не от снега белым бело.
Она красит розы и курит Кент.
Алисы не стало давным давно.
Группы [ оно само из-за угла ]
Четверг, 10 Октября 2013 г.
12:29 Осень с корицей
Ее осень пахла корицей. Она всегда так говорила.
Каждый год наступал день, когда она стоя на одной ноге в прихожей очень по-собачьи принюхивалась и задумчиво говорила самой себе:
- Корицей пахнет… - и стягивала надетую было босоножку.
А он снимал с обувной полочки закрытые туфли и клал в портфель зонт. Осень же.
Его осень пахла городским смогом и свежим асфальтом, палыми листьями и бродящими ягодами, сушеными грибами и мокрой собачьей шерстью. Его осенью в доме поселялись пироги с ревенем и измазанные зеленкой сбытые коленки, шорох страниц в проверяемых тетрадках и быстрый цокот когтей по паркету. Ему нравилась его осень, он ее почти любил. Но она никогда не пахла корицей.
Ее осень уводила ее прочь из города, прятала ее в горах, куда невозможно было дозвониться, укрывала в непроходимых лесах, брызгала в лицо ледяными ручьями и плескалась в глазах стылыми озерами. Каждый раз, когда она после очередной своей экспедиции наведывалась к ним в дом, он оставлял ее на кухне чаевничать, а сам украдкой пробирался в прихожую, чтобы зарыться носом в меховой воротник ее куртки. И злился, что за запахами леса, кострового дыма, пригорелой каши с тушенкой и репеллента, он не может услышать тонкий аромат корицы - ее аромат. Ее осень ему не нравилась, от слова совсем. Наверное потому, что он ревновал. И боялся.
Он всегда знал, что рано или поздно ее осень заберет ее себе. И совсем не удивился, когда руководитель экспедиции запинаясь и пряча глаза рассказал о случившемся. Его жена тогда крепко держала его за руку, словно боялась, что он исчезнет. Она хорошо знала, как та важна для него и какое место занимает в его жизни и сердце. А он сидел, слушал и смотрел в окно.За окном была осень.
- Ее осень, - тихо сказал он, когда этот чужой человек замолчал. – Жадная.
Жена так же крепко держала его за руку, пока они шли по парку. Он молчал, вслушиваясь в шорох листвы под ногами, и думал, что с ним что-то не так. Осенний парк не может быть таким - серым и выцветшим, словно поддернутым пеплом.
- Знаешь, - тихо сказал он останавливаясь. – Она всегда меня опережала. С рождения. Казалось бы, что такое десять минут, но… Говорят, у близнецов одна душа на двоих. Сейчас мне кажется, что моя душа умерла вместе с ней. И я не знаю, что мне делать, куда идти. Я так привык видеть впереди ее спину. И не знаю, как мне быть без этого ориентира .
Жена обняла его со спины.
- Осень, - сказала она, уткнувшись лицом в колючее пальто между его лопаток. – Она останется в ней, ты же знаешь. И в тебе.
Он ласково накрыл ее маленькие озябшие ладошки своими - она не носила перчаток. Надо же, а он раньше как-то и не замечал.
- Знаю, - еле слышно ответил он. Поднял голову и задохнулся от стылого октябрьского воздуха и ослепительного, сверкающего на солнце осеннего разноцветья. – Теперь знаю.
Их осень пахла корицей.
Каждый год наступал день, когда она стоя на одной ноге в прихожей очень по-собачьи принюхивалась и задумчиво говорила самой себе:
- Корицей пахнет… - и стягивала надетую было босоножку.
А он снимал с обувной полочки закрытые туфли и клал в портфель зонт. Осень же.
Его осень пахла городским смогом и свежим асфальтом, палыми листьями и бродящими ягодами, сушеными грибами и мокрой собачьей шерстью. Его осенью в доме поселялись пироги с ревенем и измазанные зеленкой сбытые коленки, шорох страниц в проверяемых тетрадках и быстрый цокот когтей по паркету. Ему нравилась его осень, он ее почти любил. Но она никогда не пахла корицей.
Ее осень уводила ее прочь из города, прятала ее в горах, куда невозможно было дозвониться, укрывала в непроходимых лесах, брызгала в лицо ледяными ручьями и плескалась в глазах стылыми озерами. Каждый раз, когда она после очередной своей экспедиции наведывалась к ним в дом, он оставлял ее на кухне чаевничать, а сам украдкой пробирался в прихожую, чтобы зарыться носом в меховой воротник ее куртки. И злился, что за запахами леса, кострового дыма, пригорелой каши с тушенкой и репеллента, он не может услышать тонкий аромат корицы - ее аромат. Ее осень ему не нравилась, от слова совсем. Наверное потому, что он ревновал. И боялся.
Он всегда знал, что рано или поздно ее осень заберет ее себе. И совсем не удивился, когда руководитель экспедиции запинаясь и пряча глаза рассказал о случившемся. Его жена тогда крепко держала его за руку, словно боялась, что он исчезнет. Она хорошо знала, как та важна для него и какое место занимает в его жизни и сердце. А он сидел, слушал и смотрел в окно.За окном была осень.
- Ее осень, - тихо сказал он, когда этот чужой человек замолчал. – Жадная.
Жена так же крепко держала его за руку, пока они шли по парку. Он молчал, вслушиваясь в шорох листвы под ногами, и думал, что с ним что-то не так. Осенний парк не может быть таким - серым и выцветшим, словно поддернутым пеплом.
- Знаешь, - тихо сказал он останавливаясь. – Она всегда меня опережала. С рождения. Казалось бы, что такое десять минут, но… Говорят, у близнецов одна душа на двоих. Сейчас мне кажется, что моя душа умерла вместе с ней. И я не знаю, что мне делать, куда идти. Я так привык видеть впереди ее спину. И не знаю, как мне быть без этого ориентира .
Жена обняла его со спины.
- Осень, - сказала она, уткнувшись лицом в колючее пальто между его лопаток. – Она останется в ней, ты же знаешь. И в тебе.
Он ласково накрыл ее маленькие озябшие ладошки своими - она не носила перчаток. Надо же, а он раньше как-то и не замечал.
- Знаю, - еле слышно ответил он. Поднял голову и задохнулся от стылого октябрьского воздуха и ослепительного, сверкающего на солнце осеннего разноцветья. – Теперь знаю.
Их осень пахла корицей.
Группы [ оно само из-за угла ]
Четверг, 12 Сентября 2013 г.
17:25 До окончания времен
От Белых Охотников нельзя убежать или скрыться, я это знал как никто. Но пусть мое бегство изначально обречено на провал, зато я успел сделать, что хотел. Так что, когда ты выплыла из густых сумерек и ступила на порог снятой мною в придорожной гостинице комнаты, я ждал тебя. И хотя мое лучшее кимоно не успело просохнуть и все еще немного влажное, я готов завершить твою Охоту.
Я сам выбрал тебя из помета, сам растил и воспитывал, сам вылепил из тебя Белую Охотницу – быструю, умную, смертоносную. Лучшую в стае. Но не был готов к тому, что расплачиваться за мою самонадеянность, придется нам обоим. Тогда не был.
Но теперь я готов принять твою тяжесть на грудь, и сам подставлю горло под клыки. Мне не выносима та боль, что плещется в твоих умных, голубых глазах. Кто придумал, что Охотник достигнув совершенства, должен убить своего мастера? Зачем это вообще надо было придумывать? Я не нашел ответы на эти вопросы, как ни старался. И все что я могу – умереть. А тебя потом сможет запечатлеть другой. Надеюсь, он будет тебя любить хотя бы в половину так, как я.
Ты срываешься с места бесшумной, смертоносной стрелой, и я откидываюсь на спину, запрокидываю голову и закрывая глаза. Стоит мне ощутить твое горячее дыхание на открытом, незащищенном положенным мастеру высоким воротом горле, и вся моя жизнь становится просто чередой ярких картинок, сменяющих друг друга.
- Мы были влюблены, - тихо говоришь ты, стараясь не смотреть, как с биением сердца тягуче плещет кровь из рваной раны. В твоих словах столько обиды, что я чувствую ее терпкий, горчащий на языке привкус.
- Не "были", - говорю я и тянусь к твоему лицу непослушными пальцами. – Мы и сейчас. И всегда. До окончания времен и далее.
- Тогда почему? – Пальцы соскальзывают, оставляя на щеке смазанный кровавый след. – Почему Боги выбрали нас?
- Не знаю. Думаю, им стало завидно.
Ты молчишь, и я устало закрываю глаза.
- Обними меня.
Мы в последний раз прижимаемся друг к другу, вдыхаем только наш запах, чувствуем только наше тепло.
- Я найду тебя.
- Я буду ждать.
Вся эта моя жизнь и многие другие, где так или иначе, в том или ином облике, но одному из нас приходилось убивать другого. Каждый раз перед самой смертью вспоминая, кто мы друг другу.
Острые клыки клацают совсем рядом с моим ухом, и я удивленно открываю глаза. Ты стоишь надо мной и всматриваешься в темное небо готовая загрызть любого, кто посмеет вновь разлучить нас. Даже Богов. Без разницы - всех разом или по по отдельности.
И я отвожу взгляд от твоего густого, ослепительно сверкающего белого меха, и смотрю в одну с тобой сторону. Все хорошо, милая. Ты нашла меня. Мы влюблены. Сейчас и всегда. До окончания времен и далее.
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [1]
Четверг, 11 Июля 2013 г.
11:08 Забвение
Если говорить о пристрастиях и личных симпатиях, то более всего мне любы именно такие миры. А вот моя Семья их не любит. Те, в которых обо мне пока – на редкость безнадежное слово – не знают, у них тоже не в фаворе, но не так как те, в которых обо мне забыли. Дескать, даже если и забыли только об одной из нас – это уже пугающая тенденция. И не важно, что миров таких – ничтожно мало.
А мне вот нравиться, когда обо мне забывают. Забывают надежно, так что можно спокойно ходить по узким улочкам, или окунутся в самый гомон и толчею базарной площади, будучи уверенной – тебя не заметят. А если заметят – такие уникумы встречают везде, как бы я не старалась их избегать – так не узнают.
Потом, потолкавшись между людьми и позаглядывав в открытые окна, я люблю уйти в леса, унося с собой запах свежей выпечки, детский смех, и ленивый полуденный сон домашней кошки.
И если в лесной прогулке мне составит компанию мелкий слепой дождик, будет совсем славно. С ним на пару мы побродим между деревьев, попрыгаем через ручейки и обязательно набредем на давно заброшенный храм. Такой вот как этот.
Здесь очень тихо. Так, что я с закрытыми глазами могу различить, когда дождь стучит по широким листьям, когда соскальзывает по травинкам, а когда плюхает в заросшем лилиями бассейне. Здесь я могу немного отдохнуть. Да я вообще много чего здесь могу. Мой храм, в конце-то концов.
Так что я втыкаю меч в землю, снимаю тяжёлый шлем, который иногда натирает мне затылок, стягиваю сапоги и сажусь на край бортика. Мелкие капли ласкают мои плечи, золотые рыбки вьются вокруг моих ног, а в бесконечно глубоком синем небе ласково сияет умытое дождем солнце.
Нет, ничего моя Семья не понимает. Ни в мирах, ни во мне. Там, где никогда не знали Войны, не бывает так мирно, как там, где о ней забыли.
Группы [ оно само из-за угла ]
Понедельник, 1 Июля 2013 г.
16:23 Скамейка
- Моя бабушка очень любила жасмин, - говорю я, подвигая вазу с пышным бело-зеленым букетом на край стойки.
Моя собеседница недовольно морщит очаровательный курносый носик. Я ее даже в чем-то понимаю – сам вот совсем недавно начал любить этот резкий, тяжелый запах, от которого под вечер побаливает голова.
- А дедушка? – спрашивает она и перегнувшись через стойку утаскивает у меня прямо из под рук дольку яблока.
- Дедушка любил дождь, - отвечаю я, наблюдая, как белые ровные зубы погружаются в сочную плотную яблочную мякоть.
- На самом деле, - говорит она и слизывает с губ чуть кисловатую капельку сока, - ты не можешь этого знать. Они же умерли еще до твоего рождения. Совсем молодыми, им ведь еще и тридцати не было?
- Было, - отвечаю я, бросая взгляд за окно.
Там, на мокрой скамейке, под цветущим кустом жасмина сидят двое. Она жмется к его груди, утыкаясь носом в шею, и ласково ероша влажные волосы у него на затылке. А он обнимает ее за плечи и рисует что-то на влажной земле кончиком зонта. А может и не рисует, а решает ту самую теорему, за доказательство которой получит Нобелевку. А потом она приподнимает голову, а он чуть поворачивают свою, и они смотрят друг на друга. И я точно знаю, что ни снующие под зонтами нахохленные прохожие, ни сам дождь - косыми струями пронизывающий их насквозь и делающий очертания их фигур зыбкими – для них не существует. Для них вообще ничего не существует, кроме сияющих, вечно молодых и навсегда влюбленных глаз напротив.
- Им было около сорока, - говорю я и отворачиваюсь от окна. – Просто никто не мог дать им больше тридцати. Хотя, и тут ты абсолютно права, откуда мне знать?
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [1]
Вторник, 25 Июня 2013 г.
10:21 Удушье
Сколько себя помню, мне было душно. Душно от скучной жизни по неустановленным мною правилам, в которой я как-то незаметно для себя оказался по уши в долгах. Это «должен» сопровождало меня всю мою душную жизнь. Должен слушаться взрослых и быть хорошим мальчиком, должен хорошо учиться и быть примерным студентом, должен выполнять свои обязанности и быть незаменимым работником. Должен, должен, должен… Кому? Кто так распорядился? И только мои сны спасали меня от этого чувства «жизни в долг», которое свинцовым покрывалом волочилось за мной, прижимая к земле и поднимая пыль, от которой першило в горле и серело в глазах.
Каждую ночь я засыпал в красочный, волшебный мир, где не было планерок и дедлайна, не было долгов, но было Предназначение. Именно такое, с большой буквы. Я был нужен.
Вчера я дошел, наконец, до замка, нашел затянутую паутиной банку, и прозрачный хрусталь треснул, когда я прикоснулся к нему ладонью. А сегодня я довершу начатое и останусь в мире той кому я нужен. Навсегда.
От газа ведет голову, а все вокруг расплывается в сгущающихся сумерках, но впервые в жизни я свободен от долгов и дышу полной грудью.
Сколько себя помню, мне было душно. Душно от затхлого спертого воздуха этой прозрачной тюрьмы, в которой я должна была провести всю свою жизнь. Потому что так распорядились Старшие и Древняя Магия. Потому что это - моя Судьба. Я была хорошей феей. Я смирилась и не роптала. А потом пришли Сны.
Я снила чужой, огромный и прекрасный мир, где не было Древней Магии и покрытых ее вековой пылью долгов, где я могла сама выбирать свою Судьбу. И в этом мире я нашла того, кто был мне нужен.
Он шел ко мне очень долго, но все же дошел. Сначала я испугалась, что Сон окажется просто сном, но трещина в куполе четко виднеется над моей головой. Поэтому мне надо просто еще немного подождать. Он придет. И я уйду с ним в его мир и останусь там. Навсегда.
Колючие побеги царапают ноги, крылья дрожат, и серебряным блеском с них осыпается магия. Гулко бьется в прижатую к груди ладонь сердце. А я тянусь, тянусь к куполу, к той самой трещине, в которую медленно сочится свежий воздух свободы, который, как мне кажется, я могу пить.
- Слышали? Этот парень из двадцать пятой… Так и не откачали. Девушка что его нашла, так убивалась, что, кажись, умом тронулась. Все руками над его лицом водила, и шептала чего-то, пока ее не увели. Словно ждала чего. Молоденькая совсем. И тонкая такая, легкая. Все казалось, что того и гляди взлетит. Ее ведут, а она плачет. Не удивительно, после такого-то. Мне, говорит, не снится. Душно.
- Слышали? Новенький-то наш, все никак в себя не придет. От его Ключа только засохший розовый куст и остался. А фея она что? Она что огонь свечи. Осветила путь и исчезла, словно и не было ее. Мы ему говорили, так он и не слышит вроде. Третий день уже ни ест, ни пьет, все шепчет чего-то под нос, и на куст этот пялиться. Словно ждет чего. И не спит совсем. Говорит, душно ему. Не заснуть…
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [2]
Вторник, 4 Декабря 2012 г.
19:11 Мандариновое лето
Чехол гитары летит на землю, пакет с мандаринами аккуратно пристраивается на теплый камень. Она присаживается на парапет в каком-то полуметре от него. Он смотрит на нее и думает: какая она нахальная. Вот уже пару месяцев, как это место – только его.
Полы свободной в крупную сине-зеленую клетку рубашки небрежно связаны в узел под грудью. В прореху на линялых джинсах выглядывает коленка. На коленке свежая ссадина. Рыжие короткие кудряшки такие густые, что солнечные лучи застревают в них намертво, не в силах освободиться. Он рисует ее и думает: какая она не складная. На кузнечика похожа.
Бережно обнимая потертый корпус гитары, она играет одну мелодию за другой. Он слушает и думает: какая она шумная. От уже привычной сосредоточенностине остается и следа. Как и от почти привычной тоски.
Тонкие пальцы с короткими ногтями вспарывают оранжевую кожуру. Та расходится с еле слышным треском, и пахнет уже не только морем, а еще и мандаринами. Он смотрит на ярко оранжевые в белых лохмотьях дольки на узкой мозолистой ладошке и думает: какая же она дура. А кто еще будет есть мандарины - летом? Мандарины надо есть зимой, на Новый Год. Когда в доме пахнет хвоей, и мишура поблескивает на пышных елочных лапах, у них совершенно особенный, ни с чем не сравнимый вкус.
- Будешь? – спрашивает она.
Он открывает рот, чтобы отказаться, и она бесцеремонно закидывает в него дольку, легко мазнув по губам кончиками пальцев. Шершавые, думает он и машинально прижимает неожиданное угощение языком к небу. Чувствуя, как растекается по языку сладкий с кислинкой сок, он думает: какая она…
- Вкусно? – она наклоняется к нему, пытливо всматриваясь в его лицо.
Вблизи можно рассмотреть россыпь веснушек на облупленном носу и тонкий золотистый пух на скулах. Он смотрит в ее глаза и думает: какой он дурак.
Ее глаза в обрамлении рыжих ресниц – зеленые. Как хвоя в новогодней мишуре.
- Очень, - отвечает он.
Полы свободной в крупную сине-зеленую клетку рубашки небрежно связаны в узел под грудью. В прореху на линялых джинсах выглядывает коленка. На коленке свежая ссадина. Рыжие короткие кудряшки такие густые, что солнечные лучи застревают в них намертво, не в силах освободиться. Он рисует ее и думает: какая она не складная. На кузнечика похожа.
Бережно обнимая потертый корпус гитары, она играет одну мелодию за другой. Он слушает и думает: какая она шумная. От уже привычной сосредоточенностине остается и следа. Как и от почти привычной тоски.
Тонкие пальцы с короткими ногтями вспарывают оранжевую кожуру. Та расходится с еле слышным треском, и пахнет уже не только морем, а еще и мандаринами. Он смотрит на ярко оранжевые в белых лохмотьях дольки на узкой мозолистой ладошке и думает: какая же она дура. А кто еще будет есть мандарины - летом? Мандарины надо есть зимой, на Новый Год. Когда в доме пахнет хвоей, и мишура поблескивает на пышных елочных лапах, у них совершенно особенный, ни с чем не сравнимый вкус.
- Будешь? – спрашивает она.
Он открывает рот, чтобы отказаться, и она бесцеремонно закидывает в него дольку, легко мазнув по губам кончиками пальцев. Шершавые, думает он и машинально прижимает неожиданное угощение языком к небу. Чувствуя, как растекается по языку сладкий с кислинкой сок, он думает: какая она…
- Вкусно? – она наклоняется к нему, пытливо всматриваясь в его лицо.
Вблизи можно рассмотреть россыпь веснушек на облупленном носу и тонкий золотистый пух на скулах. Он смотрит в ее глаза и думает: какой он дурак.
Ее глаза в обрамлении рыжих ресниц – зеленые. Как хвоя в новогодней мишуре.
- Очень, - отвечает он.
Группы [ оно само из-за угла ]
17:42 Камелии
Под окном кабинета профессора Маргариты Штерн, ведущего специалиста международного центра по изучению вирусов, кто-то посадил камелии. Она много раз говорила, что цветы не приживутся, ухаживать ей за ними некогда, так что затея эта – глупая и бесполезная. Но кто-то не послушался, и теперь они цветут – яркие мазки красного и розового на фоне серого и унылого бетона.
Кто-то приносит ей какао. Она находит его в маленьком термосе на своем столе, возвращаясь из лаборатории после очередного неудачного эксперимента. Марго сотни раз говорила этому кому-то, что она не пьет какао. Она любит кофе. Без сахара. Но этот кто-то только фыркает и говорит, что именно поэтому у профессора Штерн такой мерзкий характер, и его необходимо подсластить. Он смеется и указательными пальцами приподнимает ей уголки губ. Марго не улыбается. Она не умеет.
Кто-то неслышно подходит к ней сзади, садиться на нагретую за день черепицу и мягко обнимает со спины.
- Я подарю тебе звезду, - говорит кто-то, вглядываясь в закатное небо. - Она будет только твоя. Звезда Марго Штерн. Круто, да?
- Нет, - отвечает она и укрывает голые – только в сандалиях, даже носков нет - ноги тонким шерстяным пледом.
- Ну как же, - кто-то дуется и пристраивает свой подбородок ей на плечо. - Я тебе - звезду, ты мне…
- Вирус, - перебивает Марго. – Страшный вирус, пожирающий мозг и доводящий до нервного истощения.
- Вредина, - кто-то вздыхает, но потом улыбается и счастливо жмуриться. - Пусть будет вирус. Главное, чтобы ты меня помнила, когда меня не будет. Ну, хотя бы имя.
Неловко вывернувшись Марго отвешивает кому-то подзатыльник. А у самой в груди холодный ком. От горькой безысходности. От злости на него. От стыда за себя. Полгода. Уже ничего не изменить и не исправить. У них осталось всего полгода.
Через год камелии так же цветут под окном ее кабинета. Марго подслащивает свой характер какао и смотрит на небо. Где-то там есть ее звезда. Звезда Марго Штерн по имени Пит. Она старается привыкнуть к тому, что кого-то рядом нет, но не получается. Она смотрит на цветы и тоскует.
- Профессор, - лаборант просовывает в приоткрытую дверь голову. – Через полчаса будет связь. Все вас ждут.
Марго вздыхает, в один глоток допивает какао и идет в зал конференций. Работать.
- Все готовы? Связь через девять, восемь, семь... - голос мерно отсчитывает секунды, Марго еще раз проверяет гарнитуру. - Два, один. Связь.
Марго поднимает взгляд на экран.
- Привет, Земля! – радостно восклицает кто-то в темно-синем рабочем комбинезоне и подплывает поближе к камере. У него отрасли волосы, немного осунулось лицо и еле заметная щетина на подбородке, но он как всегда омерзительно бодр и весел. – Питер Патерсон, ведущий специалист орбитальной исследовательской лаборатории рад сообщить вам, что...
- Камелии зацвели, - перебивает его Марго.
Она догадывается, о чем он рад сообщить. Результаты последнего предложенного ею испытания в условиях невесомости, видимо, превзошли самые смелые ожидания. Она слышит тихий гул перешептываний мгновенно заполнивших зал. Она прекрасно знает сколько стоит одна минута разговора с орбитальной станцией. Марго плевать. Главное - камелии зацвели.
На нее смотрят. Кто с осуждением, кто с досадой, кто с недоумением. А у кого-то радостно вспыхивают глаза, и улыбка приподнимает уголки губ. На мгновение. Только для нее. И она неуклюже и неловко улыбается в ответ.
Кто-то приносит ей какао. Она находит его в маленьком термосе на своем столе, возвращаясь из лаборатории после очередного неудачного эксперимента. Марго сотни раз говорила этому кому-то, что она не пьет какао. Она любит кофе. Без сахара. Но этот кто-то только фыркает и говорит, что именно поэтому у профессора Штерн такой мерзкий характер, и его необходимо подсластить. Он смеется и указательными пальцами приподнимает ей уголки губ. Марго не улыбается. Она не умеет.
Кто-то неслышно подходит к ней сзади, садиться на нагретую за день черепицу и мягко обнимает со спины.
- Я подарю тебе звезду, - говорит кто-то, вглядываясь в закатное небо. - Она будет только твоя. Звезда Марго Штерн. Круто, да?
- Нет, - отвечает она и укрывает голые – только в сандалиях, даже носков нет - ноги тонким шерстяным пледом.
- Ну как же, - кто-то дуется и пристраивает свой подбородок ей на плечо. - Я тебе - звезду, ты мне…
- Вирус, - перебивает Марго. – Страшный вирус, пожирающий мозг и доводящий до нервного истощения.
- Вредина, - кто-то вздыхает, но потом улыбается и счастливо жмуриться. - Пусть будет вирус. Главное, чтобы ты меня помнила, когда меня не будет. Ну, хотя бы имя.
Неловко вывернувшись Марго отвешивает кому-то подзатыльник. А у самой в груди холодный ком. От горькой безысходности. От злости на него. От стыда за себя. Полгода. Уже ничего не изменить и не исправить. У них осталось всего полгода.
Через год камелии так же цветут под окном ее кабинета. Марго подслащивает свой характер какао и смотрит на небо. Где-то там есть ее звезда. Звезда Марго Штерн по имени Пит. Она старается привыкнуть к тому, что кого-то рядом нет, но не получается. Она смотрит на цветы и тоскует.
- Профессор, - лаборант просовывает в приоткрытую дверь голову. – Через полчаса будет связь. Все вас ждут.
Марго вздыхает, в один глоток допивает какао и идет в зал конференций. Работать.
- Все готовы? Связь через девять, восемь, семь... - голос мерно отсчитывает секунды, Марго еще раз проверяет гарнитуру. - Два, один. Связь.
Марго поднимает взгляд на экран.
- Привет, Земля! – радостно восклицает кто-то в темно-синем рабочем комбинезоне и подплывает поближе к камере. У него отрасли волосы, немного осунулось лицо и еле заметная щетина на подбородке, но он как всегда омерзительно бодр и весел. – Питер Патерсон, ведущий специалист орбитальной исследовательской лаборатории рад сообщить вам, что...
- Камелии зацвели, - перебивает его Марго.
Она догадывается, о чем он рад сообщить. Результаты последнего предложенного ею испытания в условиях невесомости, видимо, превзошли самые смелые ожидания. Она слышит тихий гул перешептываний мгновенно заполнивших зал. Она прекрасно знает сколько стоит одна минута разговора с орбитальной станцией. Марго плевать. Главное - камелии зацвели.
На нее смотрят. Кто с осуждением, кто с досадой, кто с недоумением. А у кого-то радостно вспыхивают глаза, и улыбка приподнимает уголки губ. На мгновение. Только для нее. И она неуклюже и неловко улыбается в ответ.
Группы [ оно само из-за угла ]
Вторник, 14 Февраля 2012 г.
18:15 Отпуск
Внедорожник уверенно катил по старой, давно не езженой дороге, изредка подпрыгивая на поросших травой колдобинах и кочках. Джейн легко придерживала руль одной рукой и почти не смотрела перед собой – этот путь она могла бы проехать с закрытыми глазами даже через сто лет. Заброшенная шахта робко показалась из-за поворота, и Джейн, сбросив скорость, плавно затормозила, останавливаясь перед полуразрушенным входом.
Она вышла из машины – эхо подхватило звук захлопнувшейся двери, многократно ударяя его об стены туннеля и утаскивая все дальше в жадную темноту - потянулась, разминая затекшую поясницу, и пошла открывать кузов. Так, коробок немного, но все они тяжелые и объемные. Надо бы поторопиться с разгрузкой, времени у нее – до утра. Джейн ухватилась за ближайшую к ней коробку и с натужным хеканьем медленно потянула на себя.
- Принцессам не должно таскать тяжести, - с легкой укоризной произнес у нее за спиной тихий, как шелест травы, ласковый голос.
– Она никогда не отличалась терпением, - рокочущим водопадом выразил свое неодобрение другой, и когтистая лапа перехватила ящик, как только он соскочил с днища кузова.
- Привет, Джен, - сказал третий, переливчатый, как птичьи трели на рассвете. – Не ждали тебя так скоро.
Забавно, как по-разному для них течет время. Ей казалось, что она задержалась непростительно долго. С другой стороны, когда они обращали внимание на такие мелочи?
- Я соскучилась, - пожала плечами Джейн. - Книги, бумага, карандаши, ленты для машинки, всякая чепуха. Разгружайте.
Она никогда не могла понять, как они при таком размере умудряются двигаться абсолютно бесшумно и незаметно. Волшебство, не иначе.
Потом, уже сидя в просторной и теплой пещере среди разворошенных ящиков, прихлебывая глинтвейн из жестяной кружки, после долгого разговора под медный стук их машинки, Джен сказала:
- Вы совсем не изменились.
- Ты тоже.
Она верила зеркалам и знала, что изменилась. Ей почти сорок. У нее муж, двое детей и папина компания, которую она все же вывела на международный уровень. Для нее это были очень насыщенные двадцать лет. Джейн фыркнула и сморщила нос.
- Льстец.
Правая голова скептически пыхнула трубкой, а левая, оторвавшись от правки свежеотпечатанного листа, лукаво покосилась на нее желтым глазом.
Во взгляде Джен было то же радостное восхищение чудом, теплое обожание и непоколебимая, по-детски упрямая вера в сказку, что и тридцать лет назад. Впрочем, человек с другими глазами – взрослыми, усталыми и разочарованными – не смог бы его увидеть, как бы ни старался.
- Вовсе нет, - сказал Горыныч, поправляя новую шляпу на третьей голове. Отличная шляпа, он сам бы не смог выбрать лучше. – Почитаешь, Джен?
Она радостно кивнула и жадно потащила тяжелую кипу листов себе на колени. Время остановилось и неспешно начало обратный ход. Принцесса возвращалась в свое королевство.
Группы [ оно само из-за угла ]
Пятница, 10 Февраля 2012 г.
20:24 Шулер
Писалось на заданную тему.
Он сидит напротив тебя, расслабленно раскинувшись по сиденью и уже привычно пристроив свою ступню на твое бедро. Босую ступню. Не в грязном сапоге, и не в пыльном кроссовке, и даже не в носке. Босую. Невероятно мило с его стороны, правда? Мириады нервных клеток были потрачены не впустую, ликуй! Босую и теплую. Ты чувствуешь это тепло даже через плотную джинсу.
Он зевает, склоняет голову к окну, почти упираясь в стекло обесцвеченной, коротко стриженой макушкой, а ты смотришь, как с его правого плеча медленно скользит куртка. Смотришь, как бьется жилка на шее. Пока еще бьется. Он улыбается из-под челки и чуть приподнимает левую кисть, пальцы которой лениво, за самый краешек держат карты. Две последние в колоде, если не считать твою, остальные давно сброшены на пол. Давай, мол, чего ждешь – выбирай.
Твоя рука неуверенно парит над обмусоленными картонками. Ты ему до тошноты завидуешь. Завидуешь его беззаботности. Его умению расслабляться всегда и всюду. Для него ты – друг, а вы - молоды и полны стремлений. Полны жизни. А ты молчишь, завидуешь и знаешь. Знаешь, что один из вас уже мертв.
Туз пик жжет руку, и ты думаешь, что мог назначить мишень еще три круга назад, когда только вытянул эту пакость. А ты медлил и мучительно выбирал. Выбирал и завидовал, что он ничего не знает об Игре.
Вам обоим не повезло. Не повезло познакомиться перед самой Игрой, не повезло подружиться в ее начале, не повезло быть рядом в финале. Не повезло, что об Игре нельзя рассказать. А еще ее не остановить, не отменить и не изменить правил. Но тебе-то не повезло куда больше. Ты – участник. Тебе не повезло выбирать. И времени для выбора у тебя – три минуты до конечной станции. Целая вечность, которая складывается из всем известных четырех букв.
Было бы проще, если бы туз пик пришел ему: ничего не попишешь, правила, Судьба, Игра – как ни назови, но главное не меняется. Выбор сделан не тобой.
- Эй, - его голос мягкий, теплый, обволакивающий. – Решайся уже.
Ты медленно тянешь карту и так же медленно смотришь на нее, не веря своим глазам.
По правилам одинаковые карты нужно скинуть. Два джокера и три туза вышли еще в первом круге, значит…
- Шулер! – карты летят на пол, а вместе с ними и твой мучительный, долгий, невозможный выбор. Ты улыбаешься, ты свободен, тебе легко. – У тебя два туза пик в колоде!
Он качает головой, и вместо глаз у него – две прозрачные льдинки.
- Извини, друг, - последняя карта поворачивается в тонких пальцах картинкой к тебе. – Три.
Ты мерзляк. У тебя всегда холодные ноги, руки и кончик носа. Зато ты везунчик. До конечной станции полторы минуты, но проводник еще успеет быстрорастворить для тебя кофе. Уберет пистолет в сейф – и успеет. Это твоя третья Игра. Тебя можно считать чемпионом и мастером. Ты смотришь в окно и вспоминаешь, каким же теплым было его бедро. Оно и сейчас – пока еще – теплое.
Он сидит напротив тебя, расслабленно раскинувшись по сиденью и уже привычно пристроив свою ступню на твое бедро. Босую ступню. Не в грязном сапоге, и не в пыльном кроссовке, и даже не в носке. Босую. Невероятно мило с его стороны, правда? Мириады нервных клеток были потрачены не впустую, ликуй! Босую и теплую. Ты чувствуешь это тепло даже через плотную джинсу.
Он зевает, склоняет голову к окну, почти упираясь в стекло обесцвеченной, коротко стриженой макушкой, а ты смотришь, как с его правого плеча медленно скользит куртка. Смотришь, как бьется жилка на шее. Пока еще бьется. Он улыбается из-под челки и чуть приподнимает левую кисть, пальцы которой лениво, за самый краешек держат карты. Две последние в колоде, если не считать твою, остальные давно сброшены на пол. Давай, мол, чего ждешь – выбирай.
Твоя рука неуверенно парит над обмусоленными картонками. Ты ему до тошноты завидуешь. Завидуешь его беззаботности. Его умению расслабляться всегда и всюду. Для него ты – друг, а вы - молоды и полны стремлений. Полны жизни. А ты молчишь, завидуешь и знаешь. Знаешь, что один из вас уже мертв.
Туз пик жжет руку, и ты думаешь, что мог назначить мишень еще три круга назад, когда только вытянул эту пакость. А ты медлил и мучительно выбирал. Выбирал и завидовал, что он ничего не знает об Игре.
Вам обоим не повезло. Не повезло познакомиться перед самой Игрой, не повезло подружиться в ее начале, не повезло быть рядом в финале. Не повезло, что об Игре нельзя рассказать. А еще ее не остановить, не отменить и не изменить правил. Но тебе-то не повезло куда больше. Ты – участник. Тебе не повезло выбирать. И времени для выбора у тебя – три минуты до конечной станции. Целая вечность, которая складывается из всем известных четырех букв.
Было бы проще, если бы туз пик пришел ему: ничего не попишешь, правила, Судьба, Игра – как ни назови, но главное не меняется. Выбор сделан не тобой.
- Эй, - его голос мягкий, теплый, обволакивающий. – Решайся уже.
Ты медленно тянешь карту и так же медленно смотришь на нее, не веря своим глазам.
По правилам одинаковые карты нужно скинуть. Два джокера и три туза вышли еще в первом круге, значит…
- Шулер! – карты летят на пол, а вместе с ними и твой мучительный, долгий, невозможный выбор. Ты улыбаешься, ты свободен, тебе легко. – У тебя два туза пик в колоде!
Он качает головой, и вместо глаз у него – две прозрачные льдинки.
- Извини, друг, - последняя карта поворачивается в тонких пальцах картинкой к тебе. – Три.
Ты мерзляк. У тебя всегда холодные ноги, руки и кончик носа. Зато ты везунчик. До конечной станции полторы минуты, но проводник еще успеет быстрорастворить для тебя кофе. Уберет пистолет в сейф – и успеет. Это твоя третья Игра. Тебя можно считать чемпионом и мастером. Ты смотришь в окно и вспоминаешь, каким же теплым было его бедро. Оно и сейчас – пока еще – теплое.
Группы [ оно само из-за угла ]
Четверг, 14 Января 2010 г.
02:02 Лимонная зима
Они встретились промозглой серой зимой. Ей было все равно, где жить. Ему было все равно с кем жить.
Все что он о ней знает – она любит лимоны. Ест их как яблоки. У него от одного вида сводит скулы, а она только улыбается и, довольно жмурясь, слизывает с губ кислые капельки.
Все что она о нем знает – он любит зиму. Окно в его спальне всегда открыто. У нее от одного вида занесенного снегом подоконника начинают стучать зубы, а он может сидеть на нем часами, в одной рубашке, и улыбаться, закрыв глаза.
Наверное, все началось с любопытства. И, наверное, было легкое разочарование. Его тело оказалось обжигающе жарким и пахло солнцем. Ее тело было пряным на вкус и пахло ромашками.
Они не знают, сколько это будет продолжаться. Они даже не знают имен друг друга. Просто он по пути с работы покупает лимоны. Просто она, просыпаясь утром, натягивает теплый свитер и открывает окно в их спальне.
Пока за окном зима, им все равно.
14.01.2010
Все что он о ней знает – она любит лимоны. Ест их как яблоки. У него от одного вида сводит скулы, а она только улыбается и, довольно жмурясь, слизывает с губ кислые капельки.
Все что она о нем знает – он любит зиму. Окно в его спальне всегда открыто. У нее от одного вида занесенного снегом подоконника начинают стучать зубы, а он может сидеть на нем часами, в одной рубашке, и улыбаться, закрыв глаза.
Наверное, все началось с любопытства. И, наверное, было легкое разочарование. Его тело оказалось обжигающе жарким и пахло солнцем. Ее тело было пряным на вкус и пахло ромашками.
Они не знают, сколько это будет продолжаться. Они даже не знают имен друг друга. Просто он по пути с работы покупает лимоны. Просто она, просыпаясь утром, натягивает теплый свитер и открывает окно в их спальне.
Пока за окном зима, им все равно.
14.01.2010
Группы [ оно само из-за угла ]
Комментарии [3]
Вторник, 15 Декабря 2009 г.
13:44 Да сбудутся твои желания! (с)
Зоро дремлет, прислонившись спиной к мачте, но успевает поджать ноги, когда Завитушка вихрем проносится из камбуза на палубу.
- Робин-тян, этот коктейль был смешан со всей моей любовью, дабы утолить твою жажду! Если хочется еще чего-нибудь, только скажи, я с радостью выполню любое твое желание!
- А вам не кажется, кок-сан, что иногда слова излишни?
Голос Робин как всегда спокоен и доброжелателен. Зоро слышит шелест переворачиваемой страницы.
- Р-робин-тян... Я... я не могу! У меня это... суп пригорает, и мясо... убегает.
Зоро привычно поджимает ноги и приоткрывает один глаз. Рубашка Санджи расстегнута, галстук почти развязан, выражение лица очумело-испуганное. Дверь камбуза с грохотом захлопывается, и Зоро отчетливо слышит, как в замке поворачивается ключ. На два оборота.
«Это он зря», - думает Зоро и поворачивает голову.
Робин безмятежно ему улыбается и возвращается к чтению. Корабль не такой уж и большой, и если верить Нами, до следующего острова плыть как минимум неделю. Торопиться незачем и некуда.
Зоро думает, не был ли он слишком беспечен, когда попросил ее трахнуть эро-кока для его же собственной пользы и всеобщего спокойствия.
13.12.2009
- Робин-тян, этот коктейль был смешан со всей моей любовью, дабы утолить твою жажду! Если хочется еще чего-нибудь, только скажи, я с радостью выполню любое твое желание!
- А вам не кажется, кок-сан, что иногда слова излишни?
Голос Робин как всегда спокоен и доброжелателен. Зоро слышит шелест переворачиваемой страницы.
- Р-робин-тян... Я... я не могу! У меня это... суп пригорает, и мясо... убегает.
Зоро привычно поджимает ноги и приоткрывает один глаз. Рубашка Санджи расстегнута, галстук почти развязан, выражение лица очумело-испуганное. Дверь камбуза с грохотом захлопывается, и Зоро отчетливо слышит, как в замке поворачивается ключ. На два оборота.
«Это он зря», - думает Зоро и поворачивает голову.
Робин безмятежно ему улыбается и возвращается к чтению. Корабль не такой уж и большой, и если верить Нами, до следующего острова плыть как минимум неделю. Торопиться незачем и некуда.
Зоро думает, не был ли он слишком беспечен, когда попросил ее трахнуть эро-кока для его же собственной пользы и всеобщего спокойствия.
13.12.2009
13:43 Просто такая сильная любовь! (с)
Зоро любит Санджи. Санджи отвечает ему полной взаимностью. Они любят друг друга очень громко, не стесняясь в выражениях своих чувств, и вообще не стесняясь в выражениях.
Для Нами слишком шумно, и она прячется в каюте.
Луффи громко ржет, дрыгая ногами.
Френки держит инструмент наготове. Мало ли.
Робин читает. Ей уже не интересно.
А вот Брук еще не привык к подобному выражению любви, и с интересом наблюдает.
Усопп прячется в кабинете у Чоппера. Последний прикидывает запас бинтов и гипса, а первому очень не хочется попасть под раздачу.
Корабль раскачивает, он поскрипывает и временами потрескивает, но мужественно противостоит разрушительной силе настоящей любви.
13.12.2009
Для Нами слишком шумно, и она прячется в каюте.
Луффи громко ржет, дрыгая ногами.
Френки держит инструмент наготове. Мало ли.
Робин читает. Ей уже не интересно.
А вот Брук еще не привык к подобному выражению любви, и с интересом наблюдает.
Усопп прячется в кабинете у Чоппера. Последний прикидывает запас бинтов и гипса, а первому очень не хочется попасть под раздачу.
Корабль раскачивает, он поскрипывает и временами потрескивает, но мужественно противостоит разрушительной силе настоящей любви.
13.12.2009
Четверг, 3 Декабря 2009 г.
23:48 А впереди дорога так длинна...
Идея Lennard.
Солнце скользит по черной рукояти огромного меча. Клинок пока еще в ножнах, но он знает, что при необходимости его извлекут плавным, непринужденным движением и будут удерживать одной рукой, легко, как пушинку. Зоро еще в Арлонг-парке понял, что в битве вес меча не имеет значения.
Его три катаны тоже пока еще в ножнах. Наблюдатель со стороны, ничего не знающий об этих двоих, мог бы подумать, что это не совсем честно – три клинка против одного. Но уже в Арабасте Зоро понял, что в битве количество клинков не имеет значения.
Наблюдатель со стороны, который хоть немного понимает в фехтовании, сказал бы, что им нет нужды обнажать оружие. В битве наличие меча не имеет значения. Этому Зоро научил Триллер Барк.
Он так долго шел к этому поединку, что теперь, когда противник стоит напротив и чуть щурит свои желтые глаза, ему просто не верится, что этот день наступил. Самый главный поединок в его жизни.
- Ты пришел, юный мечник, – говорит Михавк Соколиные глаза.
- Да, - отвечает Зоро и повязывает бандану.
- Значит, ты уверен, что достиг моего уровня.
- Я просто понял кое-что важное.
Он протягивает руку, в которой зажата тяжелая, оплетенная золотистой лозой, бутыль саке.
- Выпьем?
Михавк Соколиные глаза понимающе хмыкает и протягивает навстречу чашку.
Битва, по существу, тоже не имеет значения.
11.11.2009
Солнце скользит по черной рукояти огромного меча. Клинок пока еще в ножнах, но он знает, что при необходимости его извлекут плавным, непринужденным движением и будут удерживать одной рукой, легко, как пушинку. Зоро еще в Арлонг-парке понял, что в битве вес меча не имеет значения.
Его три катаны тоже пока еще в ножнах. Наблюдатель со стороны, ничего не знающий об этих двоих, мог бы подумать, что это не совсем честно – три клинка против одного. Но уже в Арабасте Зоро понял, что в битве количество клинков не имеет значения.
Наблюдатель со стороны, который хоть немного понимает в фехтовании, сказал бы, что им нет нужды обнажать оружие. В битве наличие меча не имеет значения. Этому Зоро научил Триллер Барк.
Он так долго шел к этому поединку, что теперь, когда противник стоит напротив и чуть щурит свои желтые глаза, ему просто не верится, что этот день наступил. Самый главный поединок в его жизни.
- Ты пришел, юный мечник, – говорит Михавк Соколиные глаза.
- Да, - отвечает Зоро и повязывает бандану.
- Значит, ты уверен, что достиг моего уровня.
- Я просто понял кое-что важное.
Он протягивает руку, в которой зажата тяжелая, оплетенная золотистой лозой, бутыль саке.
- Выпьем?
Михавк Соколиные глаза понимающе хмыкает и протягивает навстречу чашку.
Битва, по существу, тоже не имеет значения.
11.11.2009
Комментарии [2]
23:46 За каменной стеной
На столе у Шин Соу груда документов, которые нужно было разобрать еще с утра, и он знает, что некоторые из них требуют безотлагательного рассмотрения. Но вместо этого он сидит, подперев подбородок кулаком, и смотрит в окно. Наслаждается покоем и откровенно бездельничает. И совершенно этого не скрывает – дверь в кабинет открыта. Служащие неодобрительно поджимают губы и думают, что с тех пор как Шурей-доно перевели в Министерство финансов, Главный цензор окончательно обленился. И не то, чтобы это отражалось на качестве его работы, просто… Просто это как то неправильно.
Шин Соу переводит взгляд на стол, прикидывает объем работы и тяжело вздыхает. Скоро его приятное времяпровождение прервут и придется работать, но почему бы не потянуть еще немного? Торопиться совершенно некуда. Словно в ответ на его мысли в коридоре раздаются быстрые и легкие шаги.
- Тан-тан-кун, - в голосе Шурей отчетливо слышится усталость, раздражение и высшее неодобрение. – Опять за свое? Будешь отлынивать от работы, перестану подкармливать!
Он поворачивает голову и бросает на нее внимательный, изучающий взгляд. Шин Соу видит залегшую между бровей морщинку, упертые в бока руки и чернильное пятно на юбке.
- Ты какая-то всклоченная. Тебя кто-то обидел?
- Нет, - она мотает головой и наливает ему чай.
Шурей ставит перед ним чашку, и он цепко хватает ее за запястье.
- Правда?
- Правда, - она улыбается, и морщинка между бровей разглаживается. – Просто много работы, как обычно, а я немного устала.
- Что необычно. Опять нашла неприятности? Или неприятности нашли тебя?
- Нет, просто устала.
Он отпускает ее и подпирает щеку рукой, наблюдая, как она прихлебывает чай. Он никогда не говорит, как ценит эти десять-пятнадцать минут, которые она умудряется выкроить в своем сверхплотном графике, что бы вместе перекусить. Она и так это знает. И так же знает, что после того как она уйдет, он сделает все что необходимо. Если честно, Шурей немного ему завидует. Он, в отличие от нее, всегда все успевает. Может потому, что никогда не торопиться.
«Но я хотел бы узнать, кто прислал моему отцу еду от меня. Не прощу».
Она никак не может выкинуть из головы, как он это тогда сказал. Буднично и расслаблено- лениво. Совсем как сегодня, когда интересовался, все ли в порядке.
- Госпожа, что-то случилось?
Шурей тихо фыркает и потирает висок.
- Сегодня, видимо, это вопрос дня. Тан-тан тоже интересовался, не обидел ли меня кто. Нет, ничего не случилось, просто немного устала.
- И я его понимаю, - говорит Сейран, и они продолжают путь до дома. – Есть причины для волнений, знаете ли.
Шурей улыбается немного смущенно и виновато. Причины действительно есть, крыть нечем. У ворот их дома она останавливается и задумчиво говорит:
- Сейран, знаешь… Я его иногда боюсь.
Потом, в благодарность за то, что проводил, пожимает ему запястье и, попрощавшись, быстро идет к дому.
Сейран некоторое время смотрит ей вслед. Он знает. Он никогда не признается, но тоже боится Шин Соу. Иногда. Зато за госпожу Шин Шурей он спокоен. Всегда.
27.10.2009
Шин Соу переводит взгляд на стол, прикидывает объем работы и тяжело вздыхает. Скоро его приятное времяпровождение прервут и придется работать, но почему бы не потянуть еще немного? Торопиться совершенно некуда. Словно в ответ на его мысли в коридоре раздаются быстрые и легкие шаги.
- Тан-тан-кун, - в голосе Шурей отчетливо слышится усталость, раздражение и высшее неодобрение. – Опять за свое? Будешь отлынивать от работы, перестану подкармливать!
Он поворачивает голову и бросает на нее внимательный, изучающий взгляд. Шин Соу видит залегшую между бровей морщинку, упертые в бока руки и чернильное пятно на юбке.
- Ты какая-то всклоченная. Тебя кто-то обидел?
- Нет, - она мотает головой и наливает ему чай.
Шурей ставит перед ним чашку, и он цепко хватает ее за запястье.
- Правда?
- Правда, - она улыбается, и морщинка между бровей разглаживается. – Просто много работы, как обычно, а я немного устала.
- Что необычно. Опять нашла неприятности? Или неприятности нашли тебя?
- Нет, просто устала.
Он отпускает ее и подпирает щеку рукой, наблюдая, как она прихлебывает чай. Он никогда не говорит, как ценит эти десять-пятнадцать минут, которые она умудряется выкроить в своем сверхплотном графике, что бы вместе перекусить. Она и так это знает. И так же знает, что после того как она уйдет, он сделает все что необходимо. Если честно, Шурей немного ему завидует. Он, в отличие от нее, всегда все успевает. Может потому, что никогда не торопиться.
«Но я хотел бы узнать, кто прислал моему отцу еду от меня. Не прощу».
Она никак не может выкинуть из головы, как он это тогда сказал. Буднично и расслаблено- лениво. Совсем как сегодня, когда интересовался, все ли в порядке.
- Госпожа, что-то случилось?
Шурей тихо фыркает и потирает висок.
- Сегодня, видимо, это вопрос дня. Тан-тан тоже интересовался, не обидел ли меня кто. Нет, ничего не случилось, просто немного устала.
- И я его понимаю, - говорит Сейран, и они продолжают путь до дома. – Есть причины для волнений, знаете ли.
Шурей улыбается немного смущенно и виновато. Причины действительно есть, крыть нечем. У ворот их дома она останавливается и задумчиво говорит:
- Сейран, знаешь… Я его иногда боюсь.
Потом, в благодарность за то, что проводил, пожимает ему запястье и, попрощавшись, быстро идет к дому.
Сейран некоторое время смотрит ей вслед. Он знает. Он никогда не признается, но тоже боится Шин Соу. Иногда. Зато за госпожу Шин Шурей он спокоен. Всегда.
27.10.2009
Группы [ Saiunkoku Monogatari ]
[ фанфик ]
23:45 520 сентов
Раз-два-три, три-два-раз. Вперед-назад, назад-вперед. Бегает монетка по загорелым костяшкам, ведомая ловкими пальцами, поблескивает в солнечных лучах. Пляшут в золотистых глазах хитрые искорки, раздвигает губы лукавая улыбка. Раз-два-три. Вперед. Три-два-раз. Назад.
В кабирете висит вязкая тишина, нарушаемая лишь шелестом бумаг. Фюрер работает. Он сосредоточенно изучает отчет, хмурит брови, кусает губы, бросает украдкой тоскливые взгляды на часы и старательно подавляет тяжкие вздохи.
Эдвард довольно жмурится и, не прекращая гонять монетку между пальцами, пихает брата локтем в бок. Взгляд Ала из задумчивого становится удивленным. Эд фыркает и подбрасывает монетку в воздух. Та летит по красивой дуге и приземляется точнехонько в ладонь Альфононса. Тот понимающе улыбается. Монетка снова начинает бегать по костяшкам. Фюрер косится в их сторону и раздраженно откидывает челку со лба.
- Стальной, вы меня отвлекаете! Я так до ночи не закончу.
- Ну, вы же сами захотели, что бы мы подождали. Вот мы и ждем. И, заметьте, молчим. Даже не спрашиваем о причине нашей задержки.
- Я просил остаться только тебя. Альфонс свободен идти куда ему хочется.
- Нееет, так не пойдет, - Ал зажимает монетку между указательным и средним пальцем. - Я никуда без брата не пойду.
Рой Мустанг тяжело вздыхает и роняет отчет старшего Элрика на стол.
- У нас со Стальным свой, можно сказать, сугубо личный разговор. Касающийся исключительно нас двоих.
- Понятно, - тянет Эдвард и закинув ногу на ногу скрещивает руки на груди. - Вы опять о долге?
Ал прячет в кулак улыбку. За последние два года этот разговор повторяется с завидной регулярностью.
- Да! Мои пятьсот двадцать сентов. Верни их!
- Нет.
- Слушай, что тебе еще от меня надо? Фюрером я стал. Демократии в стране еще нет, но сам видишь - все к этому движется. Вы с Алом тоже добились желаемого. Ну так что еще?
- А это вы не меня, а Ала спрашивайте. Я отдал их ему - с него и спрос.
Рой переводит взгляд на Элрика младшего. Его улыбка - добродушная и открытая, так отличается от ехидной улыбки Эдварда, что он почти верит в то, что ничего страшного этот молодой человек придумать не может.
- Женитесь, наконец, на Элизабет, полковник, - говорит Альфонс и подкидывает монетку в воздух. - Сколько можно бегать?
01.09.2009
В кабирете висит вязкая тишина, нарушаемая лишь шелестом бумаг. Фюрер работает. Он сосредоточенно изучает отчет, хмурит брови, кусает губы, бросает украдкой тоскливые взгляды на часы и старательно подавляет тяжкие вздохи.
Эдвард довольно жмурится и, не прекращая гонять монетку между пальцами, пихает брата локтем в бок. Взгляд Ала из задумчивого становится удивленным. Эд фыркает и подбрасывает монетку в воздух. Та летит по красивой дуге и приземляется точнехонько в ладонь Альфононса. Тот понимающе улыбается. Монетка снова начинает бегать по костяшкам. Фюрер косится в их сторону и раздраженно откидывает челку со лба.
- Стальной, вы меня отвлекаете! Я так до ночи не закончу.
- Ну, вы же сами захотели, что бы мы подождали. Вот мы и ждем. И, заметьте, молчим. Даже не спрашиваем о причине нашей задержки.
- Я просил остаться только тебя. Альфонс свободен идти куда ему хочется.
- Нееет, так не пойдет, - Ал зажимает монетку между указательным и средним пальцем. - Я никуда без брата не пойду.
Рой Мустанг тяжело вздыхает и роняет отчет старшего Элрика на стол.
- У нас со Стальным свой, можно сказать, сугубо личный разговор. Касающийся исключительно нас двоих.
- Понятно, - тянет Эдвард и закинув ногу на ногу скрещивает руки на груди. - Вы опять о долге?
Ал прячет в кулак улыбку. За последние два года этот разговор повторяется с завидной регулярностью.
- Да! Мои пятьсот двадцать сентов. Верни их!
- Нет.
- Слушай, что тебе еще от меня надо? Фюрером я стал. Демократии в стране еще нет, но сам видишь - все к этому движется. Вы с Алом тоже добились желаемого. Ну так что еще?
- А это вы не меня, а Ала спрашивайте. Я отдал их ему - с него и спрос.
Рой переводит взгляд на Элрика младшего. Его улыбка - добродушная и открытая, так отличается от ехидной улыбки Эдварда, что он почти верит в то, что ничего страшного этот молодой человек придумать не может.
- Женитесь, наконец, на Элизабет, полковник, - говорит Альфонс и подкидывает монетку в воздух. - Сколько можно бегать?
01.09.2009
Группы [ Fullmetal Alchemist ]
[ фанфик ]
23:44 Еще разок!
- Ну, давай же, еще разок!
- Нами, сколько можно? У меня острый приступ болезни «Я-умру-если-попробую-еще-раз!». Давай сделаем передышку!
- Усопп, ты же сам этого хотел. Так что давай, соберись! Ты же все-таки мужчина! Вставай!
Санджи развернулся и поспешил ретироваться обратно на камбуз. Придется маримо обойтись без овсянки. Услышанное срочно нужно было перекурить и осмыслить. А еще нужно будет понаблюдать за этими двумя. Может он чего не замечает?
К вечеру Санджи понял, что сходит с ума. Если верить своим глазам, то ничего в поведении Нами и Усоппа не указывало, что между ними что-то есть. Но если верить своим же ушам… Нет, он ясно слышал судорожное, прерывистое дыхание Нами-суан, а голос Усоппа был тягучим и усталым, можно сказать на пределе сил. Помучившись еще немного и выкурив пачку сигарет одну за одной, Санджи решил, что если кто и сможет объяснить ему что, черт возьми, происходит, то только Зоро. В конце концов, не может же он не знать, чем эти двое занимаются в его месте обитания!
Зоро обнаружился на корме.
«Спит. Как всегда! Да как он может спать, когда Нами-суан и Усопп…»
- Чего тебе, завитушка? – поинтересовался Зоро не открывая глаз.
Санджи опустил поднятую для пинка ногу, вздохнул и уселся рядом.
- Ммм… Маримо… А чего ты здесь?
- А что нельзя? – Зоро соизволил открыть глаза и с подозрением покосился на Санджи. – Это, знаешь ли, мой корабль тоже.
- Не в том смысле, - Санджи достал последнюю сигарету, смял пачку и отправил ее за борт. – Почему ты не у себя?
- Ах, это… - Зоро зевнул и снова закрыл глаза. – Там Нами с Усоппом. Вмешиваться не в моих правилах, а спать все равно не дадут.
Он мог собой гордиться – выпавшая сигарета была поймана на лету.
- Так они… Они вместе?!
- Ну да, - расслабленно ответил Зоро потихоньку засыпая.
- И… давно? – решил прояснить нескладывающуюся в голове картину Санджи.
- С «Триллер Барк». Они сказали, что не хотят никого беспокоить, а мне, в принципе, все равно, где спать. Эй, завитушка, ты чего?
Санджи застывшим взглядом смотрел в океан. В трясущихся пальцах медленно тлела сигарета.
- Ну, давай же, еще разок!
- Нами, сколько можно? У меня острый приступ болезни «Я-умру-если-попробую-еще-раз!». Давай сделаем передышку!
- Усопп, ты же сам этого хотел. Так что давай, соберись! Ты же все-таки мужчина! Вставай!
Да, он сам этого хотел. И не смотря на то, что это оказалось гораздо труднее, чем он думал, не собирался сдаваться. В это раз он пойдет до конца. Ведь они вместе приняли это решение. Тогда, на «Триллер Барк», когда поняли, как близко, на этот раз, была смерть.
- Хиссатсу Боши!
- Торнадо Темпо!
В следующий раз, спасая их, Луффи может умереть. Поэтому следующего раза просто не должно быть.
28.07.2009
- Нами, сколько можно? У меня острый приступ болезни «Я-умру-если-попробую-еще-раз!». Давай сделаем передышку!
- Усопп, ты же сам этого хотел. Так что давай, соберись! Ты же все-таки мужчина! Вставай!
Санджи развернулся и поспешил ретироваться обратно на камбуз. Придется маримо обойтись без овсянки. Услышанное срочно нужно было перекурить и осмыслить. А еще нужно будет понаблюдать за этими двумя. Может он чего не замечает?
К вечеру Санджи понял, что сходит с ума. Если верить своим глазам, то ничего в поведении Нами и Усоппа не указывало, что между ними что-то есть. Но если верить своим же ушам… Нет, он ясно слышал судорожное, прерывистое дыхание Нами-суан, а голос Усоппа был тягучим и усталым, можно сказать на пределе сил. Помучившись еще немного и выкурив пачку сигарет одну за одной, Санджи решил, что если кто и сможет объяснить ему что, черт возьми, происходит, то только Зоро. В конце концов, не может же он не знать, чем эти двое занимаются в его месте обитания!
Зоро обнаружился на корме.
«Спит. Как всегда! Да как он может спать, когда Нами-суан и Усопп…»
- Чего тебе, завитушка? – поинтересовался Зоро не открывая глаз.
Санджи опустил поднятую для пинка ногу, вздохнул и уселся рядом.
- Ммм… Маримо… А чего ты здесь?
- А что нельзя? – Зоро соизволил открыть глаза и с подозрением покосился на Санджи. – Это, знаешь ли, мой корабль тоже.
- Не в том смысле, - Санджи достал последнюю сигарету, смял пачку и отправил ее за борт. – Почему ты не у себя?
- Ах, это… - Зоро зевнул и снова закрыл глаза. – Там Нами с Усоппом. Вмешиваться не в моих правилах, а спать все равно не дадут.
Он мог собой гордиться – выпавшая сигарета была поймана на лету.
- Так они… Они вместе?!
- Ну да, - расслабленно ответил Зоро потихоньку засыпая.
- И… давно? – решил прояснить нескладывающуюся в голове картину Санджи.
- С «Триллер Барк». Они сказали, что не хотят никого беспокоить, а мне, в принципе, все равно, где спать. Эй, завитушка, ты чего?
Санджи застывшим взглядом смотрел в океан. В трясущихся пальцах медленно тлела сигарета.
- Ну, давай же, еще разок!
- Нами, сколько можно? У меня острый приступ болезни «Я-умру-если-попробую-еще-раз!». Давай сделаем передышку!
- Усопп, ты же сам этого хотел. Так что давай, соберись! Ты же все-таки мужчина! Вставай!
Да, он сам этого хотел. И не смотря на то, что это оказалось гораздо труднее, чем он думал, не собирался сдаваться. В это раз он пойдет до конца. Ведь они вместе приняли это решение. Тогда, на «Триллер Барк», когда поняли, как близко, на этот раз, была смерть.
- Хиссатсу Боши!
- Торнадо Темпо!
В следующий раз, спасая их, Луффи может умереть. Поэтому следующего раза просто не должно быть.
28.07.2009
23:43 Мы будем жить с тобой в маленькой хижине… (с)
Пальцы вцепились в жесткую гриву, колени бережно сжимают гнедые бока. Наклонившись вперед она шепчет прямо в мохнатое ухо:
- Быстрее, Ветер! Мы опаздываем, нам давно пора домой.
Жеребец согласно фыркает и прибавляет ходу. Разлетаются из под копыт мокрый песок и соленые брызги.
Вперед, по узкой песчаной косе, к извилистой тропке ведущей к маленькому аккуратному домику, утопающему в сиреневых кустах.
Черный Ветер легко перепрыгивает штакетник, выкрашенный ярко-желтой, солнечной краской, и останавливается у самого крыльца, предварительно встав на дыбы.
- Опаздываешь, - стоящий на пороге молодой мужчина, одетый в белые легкие брюки и цветастый фартук негодующе взмахивает деревянной ложкой. – Стыдно в столь почтенном возрасте, дорогая! Тридцать лет, а ума…
- Прости! – она легко соскальзывает на землю. – Сейчас, позабочусь о Ветре…
- Алекс позаботится о Ветре. Должна же быть от него хоть какая польза? А ты марш, переодеваться! Если мы еще хоть капельку задержимся, моя вторая половинка вместо торта закусит мои прекрасным телом!
- Можно подумать, ты будешь против? – подначивает она поднимаясь по певучим ступеням.
- Я-то не буду, но не в такой день! Сегодня я полностью принадлежу тебе, моя дорогая женушка!– он обнимает ее за талию и плавно притягивает к себе. - А ты принадлежишь мне!
От него пахнет ванилью и кленовым сиропом. А еще у него нос в муке. Или в сахарной пудре, не разберешь. Все-таки у нее очень забавный муж. У нее вообще на редкость забавная семья. Муж, любовник и любовник мужа. И самое удивительное, что они все прекрасно уживаются.
- Да, - покладисто соглашается она и утыкается носом ему в шею. – Сегодня мы принадлежим только друг к другу. Залезем на крышу и будем смотреть на звезды всю ночь. А эти пусть нам завидуют!
Он ехидно хмыкает ей в волосы и еле слышно, на выдохе шепчет:
- С годовщиной, Лу.
- С годовщиной, Эдзи.
27.06.2009
- Быстрее, Ветер! Мы опаздываем, нам давно пора домой.
Жеребец согласно фыркает и прибавляет ходу. Разлетаются из под копыт мокрый песок и соленые брызги.
Вперед, по узкой песчаной косе, к извилистой тропке ведущей к маленькому аккуратному домику, утопающему в сиреневых кустах.
Черный Ветер легко перепрыгивает штакетник, выкрашенный ярко-желтой, солнечной краской, и останавливается у самого крыльца, предварительно встав на дыбы.
- Опаздываешь, - стоящий на пороге молодой мужчина, одетый в белые легкие брюки и цветастый фартук негодующе взмахивает деревянной ложкой. – Стыдно в столь почтенном возрасте, дорогая! Тридцать лет, а ума…
- Прости! – она легко соскальзывает на землю. – Сейчас, позабочусь о Ветре…
- Алекс позаботится о Ветре. Должна же быть от него хоть какая польза? А ты марш, переодеваться! Если мы еще хоть капельку задержимся, моя вторая половинка вместо торта закусит мои прекрасным телом!
- Можно подумать, ты будешь против? – подначивает она поднимаясь по певучим ступеням.
- Я-то не буду, но не в такой день! Сегодня я полностью принадлежу тебе, моя дорогая женушка!– он обнимает ее за талию и плавно притягивает к себе. - А ты принадлежишь мне!
От него пахнет ванилью и кленовым сиропом. А еще у него нос в муке. Или в сахарной пудре, не разберешь. Все-таки у нее очень забавный муж. У нее вообще на редкость забавная семья. Муж, любовник и любовник мужа. И самое удивительное, что они все прекрасно уживаются.
- Да, - покладисто соглашается она и утыкается носом ему в шею. – Сегодня мы принадлежим только друг к другу. Залезем на крышу и будем смотреть на звезды всю ночь. А эти пусть нам завидуют!
Он ехидно хмыкает ей в волосы и еле слышно, на выдохе шепчет:
- С годовщиной, Лу.
- С годовщиной, Эдзи.
27.06.2009
Группы [ оно само из-за угла ]
23:40 Стать сильнее
Ты не обвиняешь меня. Ты молчишь, что ради мести я наплевал на свою деревню, друзей, учителей и самого себя. Молчишь, что я пошел на поводу у «хочу» и наплевал на «должен». Молчишь, что из всех возможных путей я выбрал самый неправильный. Ты лишь говоришь, что вернешь меня в Коноху.
Я не обвиняю тебя. Я молчу, что для меня пути назад нет. Молчу, что не верю в то, что простят и забудут, потому что сам не забуду и не прощу. Молчу, что моя жизнь в Конохе превратиться в ад, мучительный и невыносимый, как для меня, так и для других. Ты упрямо поджимаешь губы и говоришь, что станешь сильнее.
Мы оба все понимаем, и оба молчим.
Стань сильнее, Наруто. Эгоистом ты уже стал.
25.06.2009
Я не обвиняю тебя. Я молчу, что для меня пути назад нет. Молчу, что не верю в то, что простят и забудут, потому что сам не забуду и не прощу. Молчу, что моя жизнь в Конохе превратиться в ад, мучительный и невыносимый, как для меня, так и для других. Ты упрямо поджимаешь губы и говоришь, что станешь сильнее.
Мы оба все понимаем, и оба молчим.
Стань сильнее, Наруто. Эгоистом ты уже стал.
25.06.2009
И снова, здравствуйте!
[Print]
Вишневая