"...Быть может, ей пришлось покинуть меня,
именно потому, что она настолько уменьшилась под моим отстраненным взглядом,
что могла вообще исчезнуть из виду?
Или почувствовала, что ей стало чересчур тесно в том пространстве,
которое мой взгляд когда-то очертил вокруг нее, и впервые поняла, что может стать сама собой,
и подумала, что ей надо бежать отсюда как можно скорее и как можно дальше?..."


Прочитал хорошую книгу. Автор – датский писатель Йенс Кристиан Грёндаль. Понравилась.
Авторский монолог от первого лица. Сплошной текст. Отсутствие диалогов. Психологические этюды. Это произведение для вдумчивого читателя. Рефлексия. Вязкая экзистенциальная проза. Автор, рисуя мелкими штрихами картину взаимоотношений, проявляет тонкую наблюдательность, философичность и изящество. Вся книга - бесконечное и неостановимое погружение во взаимоотношения двух людей. Простая фабула - жена уезжает, не сказав почему, куда, когда вернётся. И остается только вспоминать и думать. Думать о структуре отношений, искать ответы в глубинах своего внутреннего "я". Герой по многу раз возвращается к одним и тем же сценам из супружеской жизни, его память воскрешает мелкие подробности каждого эпизода - и картина событий меняется до неузнаваемости. Воспоминания приходят не сразу, а постепенно, ненавязчиво, медленно, вырисовывая каждый штрих. Роман выстроен по принципу постепенного проявления фотоснимка: сперва читатель видит лишь графические очертания, постепенно под воздействием химикатов проступают детали переднего плана, затем фон. Рассказ петляет, теряясь во времени и топографии, по ходу обрастает огромным количеством деталей - цвета одежды, жесты, случайные прохожие, но при этом всё время возвращается к одним и тем же эпизодам. "Молчание в октябре" - удивительно нежный и трогательный роман о воспоминании и понимании в самом широком смысле. И о том, как трудно этого понимания достичь с теми, кто всегда рядом. Это история о любви. Но ещё и о том, что любовь невозможна как без внутренней, так и без взаимной свободы.

- Знаешь, как называется сало вокруг вагины?
- Нет.
- Женщина.
© Мишель Уэльбек


«В разговорах на моральные темы есть одно преимущество: этот тип дискурса так долго подвергался жесточайшей цензуре, что теперь, в силу своей неуместности, сразу привлекает внимание собеседника; правда, есть и неудобство – собеседник не может заставить себя принимать вас всерьёз… Никто не может видеть выше самого себя, пишет Шопенгауэр, поясняя, что между двумя личностями со слишком разным уровнем интеллектуального развития обмен мыслями невозможен… У меня всегда стояло на умных женщин. Честно говоря, ум в сексуальных отношениях – вещь довольно бесполезная, и нужен он в основном для того, чтобы понять, в какой именно момент стоит положить руку мужчине на член в общественном месте. Надо только правильно выбрать время и место. Умная женщина это знает… У меня никогда не получалось настоящего разговора ни с кем, кроме любимой женщины; в глубине души мне казалось естественным, что обмен мыслями с кем-то, кто не знает вашего тела, кто не в состоянии причинить ему ни страдания, ни радости, - занятие лживое и в конечном счёте невозможное, потому что все мы телесны, мы состоим прежде всего, главным образом и почти исключительно из тела, и большинство наших рациональных и моральных понятий на самом деле объясняются состоянием наших тел.

Вообще говоря, знаменитая формула Стендаля, которую так любил Ницше – что красота есть обещание счастья, - совершенно неверна, зато прекрасно применима к эротике… Разжигать желания до полной нетерпимости, одновременно перекрывая любые пути для их осуществления, - вот единственный принцип, лежащий в основе западного общества… Не бывает никаких непорочных связей и возвышенных союзов душ, ничего даже отдалённо похожего. Когда уходит физическая любовь, уходит всё; вялая, неглубокая досада заполняет однообразную череду дней. А относительно физической любви я не строил никаких иллюзий. Молодость, красота, сила: критерии у физической любви ровно те же, что у нацизма… Любовь делает человека слабым, и тот, кто сильнее, подавляет, мучит и в итоге убивает другого, причём безо всякого умысла, даже не испытывая удовольствия, с абсолютнейшим безразличием; именно это у людей обычно называется любовью.

Обычно считается, что мужчина – это член на ножках, способный трахнуть любую тёлку, лишь бы та была достаточно соблазнительна, и что всяческие чувства тут абсолютно ни при чём; портрет в общем и целом справедлив, но всё-таки немного утрирован… Если мне случалось желать женщин абсолютно жалких и презренных, если я не раз спал с девушкой только для того, чтобы доказать свою власть над нею, по сути, подавить её, то для того, чтобы любить, мне, напротив, всегда требовалось уважение, в глубине души я всегда ощущал неловкость, зная, что сексуальная связь основывается только на эротическом влечении при полном равнодушии ко всему остальному; для того, чтобы чувствовать себя счастливым в сексуальном плане, мне, за неимением любви, нужен был хотя бы минимум взаимной симпатии, взаимного уважения, взаимного понимания».

Что это? Словоизлияние мыслеформ? Дневник обкуренного наркомана?
Исповедь интеллектуала? Монолог сумасшедшего? Зелёные сопли дауна?
Это всего лишь отрывки из романа Мишеля Уэльбека "Возможность острова", книги, которую я с удовольствием прочитал и вам рекомендую к ознакомлению. Эта книга вызвала неоднозначные отзывы литературной критики, но интересна она не только своей популярностью на Западе. Рецензию у меня написать вряд ли получится, но некоторые соображения по книге выскажу.

Текст читать подкатом

В литературном произведении можно выразить мысли столь же трудные
и столь же абстрактные по форме, как и в философском труде,
но при условии, что они будут ещё не продуманы.
В этом "ещё не" сама литература.
У писателя есть все права,
и он может присвоить себе все способы говорить и быть,
кроме наиобычнейшей речи, претендующей на смысл и истину:
проговариваемое в том, что он говорит, ещё не имеет смысла,
ещё не истинно – "ещё не" и "никогда впредь";
"ещё не" – и это и есть самодостаточное великолепие,
которое некогда называли красотой.

© Морис Бланшо


Морис Бланшо, получивший прозвище "Тёмный Бланшо" — автор странной, до сих пор не вполне освоенной критикой прозы, оказал сильное влияние на сложение новых литературных парадигм. На его произведениях выросло целое поколение французских постструктуралистов от Фуко и до Деррида. По словам Мишеля Фуко "именно Бланшо сделал вообще возможным любые рассуждения о литературе". Если роман понимается Бланшо вполне в русле литературных канонов, то противопоставляет он ему свое собственное, новое для литературоведения жанровое определение – récit, которое с известной долей приближения переводится как "рассказ". Но это не рассказ или повесть в традиционном смысле этого слова, récit, как правило, вовсе не употребляется для обозначения жанра. Французское слово récit – отглагольное существительное, обладающее привкусом повторности и сохранившее в себе сильный заряд действия, récit – это процесс, но не жанр. Рассказ, таким образом, становится не отчётом о событии, но самим этим событием, в котором саморефлексия достигает новой стадии.

Главная тема текстов Бланшо – бесконечное углубление автора в одиноких поисках Эвридики-произведения в сумеречный мир литературного пространства, покоящегося, как и Гадес, на возможности смерти. Говорить о Бланшо можно, только разбираясь в самом себе. Тексты Бланшо – это пограничное состояние между литературой и философией, они служат лишь мостиком, трамплином для развития собственной мысли. Беспросветная проза, темнота произведений, полное растворение автора в теле произведения, неподатливость текста, отчаянный поиск смысла читателем, живые, не заструктурированные в систему слова, стиль письма – всё это создаёт особое поле аттрактора, которое притягивает интеллектуального читателя, включая его в сложные процедуры смыслопорождения. Написать о Бланшо невозможно, ибо все попытки что-либо о нём сказать неизбежно превратятся в комментарий на тему "как ты читаешь Бланшо".

Открыв сборник Бланшо, озаглавленный "Рассказ?", представляющий собой полное собрание малой прозы писателя, я ещё не знал с чем я соприкасаюсь. Я погрузился в чтение текста "Ожидание, забвение" я тут же узнал знакомую мне мелодию текста и испытал сильное потрясение от прочитанного. Ощущение можно передать двумя словами – порвало мозг.

Повествование, описание и комментарий смешались здесь в одно целое, взорвав целостность дискурса. Внешняя канва повествования здесь проста и обыденна: Мужчина увидел на балконе женщину, которую раз или два замечал до этого; он подаёт ей знак, и она приходит к нему в гостиничный номер, чтобы провести с ним ночь за беседой: он безуспешно пытается вытянуть у неё секрет, которым она, скорее всего, не обладает; его ожидание и её забвение становятся метафизическими измерениями. Их диалог далеко небессмыслен, как может показаться на первый взгляд, словесные блуждания персонажей связаны одной тонкой нитью философского контекста. Дискурс распадается на части, диалоги чередуются с повествованием то от первого, то от третьего лица. Это не сюрреализм, не абсурдизм, не триллер. Это произведение, которое выводит бытие, а не сущее к дневному свету повседневной реальности. Это произведение есть точка пересечения двух векторов:
язык – речь – литература и бытие – сущее – философия.

Подкатом отрывки из текста Бланшо "Ожидание, забвение"