Жадность — это и хорошо,
и плохо, Митя.
Вот, например, сердце
твоей мамы. Оно разбито.
Оно разорвано на кусочки
жадностью к тебе, тебя, тобою.
Сказала, не отпущу и дверь закрою,
А ты на подоконник,
потом на крышу сарая,
бежал и думал, убегая:
«Вот бегу, большой уже, взрослый,
больше чем папа, огромного роста,
никто не догонит меня, не поймает».
А во дворе снег декабрьский тает,
захлёбывается водой из раны
канализационного колодца,
а рана пари́т и сверкает на солнце.

Митя, вот мамино сердце разбитое,
мамой твоей проиграна битва
за тебя. Тобой она дышала,
а потом всё кончилось,
но не сразу, а как свет в кинотеатре
гаснет, медленно и беспощадно,
чтобы перетащить тебя в другую жизнь,
где на экране мельтешат и съедают время титры.
Беги, Митя, ты уже большой и хитрый,
больше папы, добрее мамы.
А что мама? Мама, как всем известно,
пошла мыть раму.