А.С. Панарин
Кем был советский человек? Или чего нет и не будет у либеральной России.

По Панарину, русский коммунизм блестяще решил дилемму между постоянной тягой русского человека к Западу и постоянным стремлением от влияния этого запада отгородиться. И ключевым моментом здесь стало чтение. Советский человек совместил в своем сознании внешнее марксистское учение с русской классической литературой, которая была глубоко национальной, и в которой он нашел созвучные коммунизму идеи - те же сострадания и справедливости, чувство свободы и чувство чести, но уже не как абстрактные идеи, а как имманентные особенности русской души. Советская нация была не только самой читающей нацией мира - читать можно и комиксы - но и одной из самых близких к классической традиции нацией.

Таким образом советский человек перерос западническую идею коммунизма, наполнив ее национальным содержанием. Острее всего это проявилось в 1941, когда власти де-факто признали, что советская идеология вобщем-то далека от основной массы населения, и отбросив марксистскую "говорильню", обратились к понятиям Родины и великих традиций прошлого, которые нельзя отдать врагу на поругание. "В советском прибавилось сразу много "русского", это прибавило "советскому" недостающие ему плоть и кровь".

Мне сразу вспомнился диалог Рубина и Сологдина из "В круге первом" Солженицына:
-- Вы, кажется, заговорили о душе? Как изменилась ваша речь за двадцать лет! У вас и "совесть", и "душа", и "поруганные святыни"... А ну-ка бы ты эти словечки произнёс в твоём святом комсомоле в двадцать седьмом году! А?..

Трагедия заключалась в том, что когда на Западе поднялась волна, вполне равная русской классике по критериям интеллектуальности и справедливости, волна конца 60-х, советское руководство ее не приняло, потому что партийная верхушка с ее ценностями оказалась значительно менее развитой, чем средний советский человек, и предпочла союз с понятными и предсказуемыми западными буржуазными лидерами, чем с "новыми левыми" с их молодежным протестом, требованиями справедливости, борьбой за экологию и против глобализма. Как пишет Панарин о соратниках Брежнева, "коммунизм их уже не убеждал".

В итоге, делает вывод Панарин, проиграли все - буржуазные идеалы потребления победили и в Европе, где их позиции были очень шаткими в конце 60-х, и в СССР, где такого поворота событий мало кто мог предвидеть.

И раз уж я процитировал Солженицина, процитирую диссидента с другой стороны - Венечку Ерофеева.
Все влитое в меня с отроческих лет плескалось внутри меня, как помои, переполняло чрево и душу и просилось вон — оставалось прибечь к самому проверенному из средств: изблевать это все посредством двух пальцев. Одним из этих пальцев стал Новый Завет, другим — российская поэзия, то есть вся русская поэзия от Гаврилы Державина до Марины (Марины, пишущей “Беда” с большой буквы)... Мне стало легче.

Итак, Ерофеев и Панарин говорят об одном - классическая литература облегчает организм от тоталитарного тумана. Однако "второго пальца" - религии - советскому человеку так и не было предложено. Вероятно, это и была одна из причин, по которой СССР так быстро сдулся. Идеалы составляли самую плоть советского менталитета, и когда под напором культуры потребления они пошатнулись, с крушением веры в коммунистический рай рухнуло и государство. Культура оказалась прививкой, но не панацеей. Осмелюсь предположить, что имей советский народ в багаже христианские идеалы, а не их коммунарский суррогат - так быстро мы бы не сдались.

Перечитываю "Костры амбиций" Тома Вульфа - это журналист, документалист, но писал иногда и художку, хотя и там чувствуется рука документалиста. Вот он, Вульф, рядом с Куртом Воннегутом.

читать подробнее

Current music: Телевизор - Дежавю
Состояние: хорошее

Какая замечательная книга "Град обреченный" Стругацких. Я ее и читал уже десять раз, у меня был большой такой белый том, подаренный лет 10 назад моей первой серьезной любовью, там еще была вторая серьезная книга Стругацких - "Отягощенные злом", и совершенно неуместная "Второе нашествие марсиан", а тут аудиокнигу взял где-то, у Шпульки наверное, и слушаю с таким превеликим удовольствием. тут и сюжет интереснейший, и просто потрясающий мир описан, с большими подробностями. И при этом много замечательных рассуждений одного из главных героев - Изи Кацмана - о человеке, о самодовольной массе, о человечестве в целом. Сергей Калугин пишет, что Стругацкие - "вечные подростки". В большинстве своем это безусловно так, но не в случае с "Градом обреченным".

...Все прочее -- это только строительные леса у стен храма, говорил он. Все лучшее, что придумало человечество за сто тысяч лет, все главное, что оно поняло и до чего додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетия своей истории, воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и совокупляясь, несет человечество, само об этом по подозревая, этот храм на мутном гребне своей волны. Случается, оно вдруг
замечает на себе этот храм, спохватывается и тогда либо принимается разносить этот храм по кирпичикам, либо судорожно поклоняться ему, либо строить другой храм, по соседству и в поношение, но никогда оно толком не понимает, с чем имеет дело, и, отчаявшись как-то применить храм тем или иным манером, очень скоро отвлекается на свои, так называемые насущные нужды:
начинает что-нибудь уже тридцать три раза деленное делить заново, кого-нибудь распинать, кого-нибудь превозносить -- а храм знай себе все растет и растет из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, и ни разрушить его, ни окончательно унизить невозможно... Самое забавное, говорил Изя, что каждый кирпичик этого храма, каждая вечная книга, каждая вечная мелодия, каждый неповторимый архитектурный силуэт несут в себе спрессованный опыт этого самого человечества, мысли его и мысли о нем, идеи о целях и противоречиях его существования; что каким бы он ни казался отдельным от всех сиюминутных интересов этого стада самоедных свиней, он, в то же время и всегда, неотделим от этого стада и немыслим без него...

В голове крутятся обрывки каких-то прочитанных книг, о том, например, как человек провел ночь в автомобиле, брошенном в овраге на свалке автомобилей, а потом оказалось, что это все неспроста, как-то он связан был с этой машиной. Какой-то древний лимузин шикарный.

или о том, как мужик в тайнике, где обычно хранил травку, находит голову своей жены. а потом это может и не его жена, а ее близнец. там на мысе Код действие разворачивается. оказывается в итоге, что это какой-то друг детства его подставляет, что-ли.

Есть какие-нибудь идеи по этому поводу? Я бы перечитал эти книги с удовольствем, только вот не знаю, что это за книги.

Да, написаны они в таком типично американском провинциальном духе, вроде Нила Геймана или Питера Страуба.

Это уже седеющий 36-летний Феномен. Он одет в коричневую кожаную куртку, клоунскую футболку и черные джинсы. Его зовут Тибор Фишер.

Как преуспеть в письме? Урок первый. «Переспите с кем-нибудь из издательства», советует Фишер, посербывая чай. «Если вам этого не удалось, то следуйте уроку номер два: никогда не принимайте «нет» в ответ. Я эксперт по письмам-отказам», сообщает он, вспоминая о 58-и отрицательных ответах, которые едва не похоронили заживо его дебютный роман «Под Лягушкой». «Это лотерея», пожимает плечами Фишер.

Урок номер три: «Большинство агентов и издателей – гавно».

Бледнолицые любители литературы покорно записывают слово «гавно» в свои блокнотики.


Я уже выкладывал, кажется, пару кусочков из его "Философов с большой дороги". Теперь на очереди очередная прочитанная книга (мне по заказу привезли из Москвы всего Фишера, которого смогли найти) - «Путешествие на край комнаты». О женщине, которая давно не выходит из дому, — У меня нет никакой агорафобии. — Это другая фобия. Я думаю, ей пока и названия не придумали. Ее размышления, ее воспоминания, ее приветы из прошлого, которые она вдруг получает. И при этом очень динамично, как ни странно.

Каждому хочется выделяться, быть выше толпы: не мычать вместе со стадом, а петь соловьем. Однако наши пристрастия и вкусы всегда пребывают в некотором напряжении - если нам что то нравится, нам хочется разделить удовольствие с окружающими. Даже если ты слушаешь самую невразумительную и кошмарную музыку, тебе хочется, чтобы ее слушали и другие. Может быть, мы без особой охоты делимся с ближним деньгами или, скажем, едой, но поделиться своими суждениями — это святое. Потому что нам хочется, чтобы все восхищались нашим умом или тонкой душевной организацией. Потому что нам хочется, чтобы другие подумали, будто мы живем более насыщенной и богатой духовной жизнью. Но для этого необходимы некие точки соприкосновения умов. Килиманджаро духа, где побывали мы все и теперь можем сказать о других вещах; это ниже, а это выше, а это одной высоты с Килиманджаро.

Существует негласное правило, из которого нет исключений: те, кто ищет сочувствия настырно и громко, никакого сочувствия не заслуживают. Это люди бесчувственные, причем наглухо; им просто кажется, что они что то чувствуют... Просто в любой компании, на любой вечеринке, в каждой тусовке всегда найдется хотя бы один козел. Я только никак не могу понять, почему так происходит: потому что на свете избыток козлов или потому что козлы не любят сидеть дома, а любят выделываться на публике.

Если в теленовостях освещают событие, о котором ты хоть что то знаешь, сразу понятно, что весь сюжет — полная чушь... И еще я никак не могу понять, почему все новостные программы — или все новостные программы, которые видела лично я — всегда идут ровно десять минут, или пятнадцать минут, или полчаса, или час независимо от того, случилось что нибудь интересное или нет. Мне кажется, это был бы хороший и свежий ход, если бы диктор сказал, что сегодня ничего выдающегося не произошло, разве что груз белокочанной капусты остался непроданным, так что давайте посмотрим мультфильм; но нет, они будут тянуть бодягу все отведенное под программу время и рассказывать, в сущности, ни о чем. Ничто, изображающее из себя нечто.
Зачем нам вообще нужны новости? Вот в чем вопрос. Люди, которые даже не знают, кто у нас входит в состав правительства, все равно смотрят новости. В конце концов каждому хочется проявить себя личностью проницательной, здравомыслящей и справедливой. Большинство граждан, отложив утреннюю газету, чувствуют себя вполне подготовленными к тому, чтобы править миром.

Я никогда бы не выбралась из своего дома крепости ради собственного спасения. Никогда. Я это знаю наверняка. Но ради спасения кого то другого… Одли надо спасать, и я еду к нему. Одли как то рассказывал, как его папа, еще в ранней юности, впал в затяжную депрессию и хотел кинуться с Хамберского моста. И вот он приходит на мост и видит, что там есть и другие желающие. Человек уже перелез через перила. Отец Одли хватает его за шкирку, затаскивает обратно на мост, влепляет ему пощечину и говорит, что нельзя быть таким идиотом. Теперь я его понимаю. Главная битва — это битва с самим собой, но это не значит, что тебе не нужны союзники. Каждому необходимо, чтобы ему иногда почесали духовную спинку.
Дом — это не место, дом — это люди, которые рядом.

японцы в начале 90-х хотели купить права на очистку дна Днепра. Взамен они хотели взять себе все то, что найдут на этом дне. Наивные самураи. Это вам не хокку с Хоккайдо. Это вам не Цусима и сопки Маньчжурии. На дне Днепра наша тоска и радость. Однажды мы с другом на резиновой маленькой лодке рыбачили у одного из островов на Днепре. Меняя место рыбной ловли, мы перевернули лодку и оказались в воде. Все наши вещи оказались на дне. Хорошо, что было мелко и тепло. Почти все вещи мы достали со дна, но мои очки и бутылка водки до сих пор лежат где-то на дне маленького заливчика у острова, заросшего деревьями и непроходимым кустарником, в месте впадения речки Самара в речку Днепр.

А вот кусочек из разрекламированного мною Юрия Андруховича, на украинском, заранее прошу прощения у москалей
как-нибудь переведу на досуге.

читать подробнее

Хоть за окном снега нет и в помине, я решил подвести итоги за прошедший год. В силу существенно ослабевшей к преклонному возрасту памяти, за основу хронологии использую собственные записи в этом дневнике :). Этакий театр в театре получается, блог в блоге.
Но начну все же с того, что помнится и так, самостоятельно. Прежде всего это отношения с людьми, конечно же. В этом году я восстановил давнее шапочное знакомство с Ксюшей, и приобрел сестру по духу. В этом году познакомился с Дианой, небольшое количество настоящих друзей увеличилось на единицу. В этом году я познакомился с Викой, благодаря чему приобрел опыт общения со стервой, научился заказывать цветы по телефону и снова поверил в любовь. На самом деле познакомился с массой замечательных людей, всех и не упомянуть. Кого не упомянул – знайте, эта строчка – вам :).
Также в этом году обрели плоть российские блог-друзья Charly, Marineska, Simpli, Влюбленная в жизнь. Как я уже писал, радует резко возросшее число номеров в телефоне, который начинаются с +7.....
Появился на «посредниках», полюбил их и их людей.
Встретился с одноклассником Назаром, который много лет назад уехал в Сиэтл. И еще с одним, на «стене Цоя» – Женька не изменил своим привязанностям.
Что ещё было кроме людей? Крым, Москва, Питер, странные поездки в Киев. Концертные поездки – Харьков, Запорожье, Днепродзержинск. Вообще именно в этом году наша группа наконец-то состоялась, после нескольких месяцев притирки предыдущей осенью, с весны 2006 начали выдавать результат за результатом – записи, концерты, первые рецензии, первые поклонники.
На работе столкнулся с конфликтами, виновником которых явились моя разболтанность и либерализм, но нарисовался вариант просто-таки великолепного их разрешения – то, чего я сам долго добивался – читать самостоятельный курс и вести по нему же семинары, не имея над собой дополнительного начальника, будет сделано противоположной стороной в её собственных интересах – чтобы лишний раз не контактировать со мной. В любом случае я осознал крайнюю уже необходимость защиты диссертации, что принесет повышение статуса и в итоге уменьшение количества начальства надо мной.
На концерты и в кино ходил мало, запомнился фестиваль Днипрок, где я просто влюбился в солисток групп Indiga и ExNN. Открытие года – группа Lюк. И несколько песен группы «Розенкранц и Гильденстерн». И Оркестр Че. А Горан Брегович – это вообще Музыка. С Очень Большой Буквы. И архаичный довоенный джаз. Из фильмов – разумеется Ночной дозор, который открыл для меня Лукьяненко – с тех пор читаны все «Дозоры» а также «Лабиринт отражений». Открыл также Гришковца, посмотрел «Собаку», прочитал «Дредноуты» - в результате влюбился заочно в военно-морской флот, сейчас именно о нем книжку дочитываю. Прочитал также много украинских авторов – год начался с Сергея Жадана, потом Ирена Карпа, Наталка Сняданко, Виктория Нарижна, Светлана Поваляева, Тарас Прохасько. В украинском книжном мне уже неофициально дают скидку, как постоянному клиенту :).
Запомнилось: поездка в Киев на Юрия Наумова и исполнение Тинкой на кухне песен Сергея Бабкина - перебинтованными руками; ночной снежный лес под Новомосковском; прогулка после моего дня рождения под дождем по ночной пустой трассе в степи.
Только что позвонила пара, с которыми познакомился на встрече прошлого Нового года. Зовут и этот встречать вместе. Приятно :).
Некоторые вещи и отношения в этом году закончились, некоторые – только начинаются, о них пока – молчок :).
Написал всё это – и у меня впервые проклюнулось новогоднее настроение :)

Люди поділялися для мене на тих, хто був здатен на це відчуття, і тих, кому ніколи не пощастило побувати в такому стані. «Відчуття польоту» не піддається якомусь конкретному визначенню. Це безпричинний стан, який може охопити тебе просто посеред вулиці, у черзі за морозивом, ковбасою, квитком на потяг чи в чеканні тролейбуса. І хочеться кинути все на світі, видертися на дах старого будинку в центрі міста, звісити ноги донизу і сидіти, годинами спостерігаючи, як там унизу нічого не відбувається. Або раптове і нічим не вмотивоване бажання скупатися в міському фонтані, подарувати комусь малознайомому букет підсніжників чи конвалій, утекти з переповненого гостями свого ж дня народження і годинами блукати в парку, збираючи опале листя або зриваючи його ще зеленим із кущів і подрібнюючи в руках, вкриваючи пальці товстим шаром липкого зеленого соку. Або намагання потрапити в чийсь слід на снігу, стати ногою саме туди, залишити після себе точнісінько такий самий відбиток, як хтось, хто пройшов тут раніше, або зовсім божевільне бажання посеред зими намалювати собі на обличчі жовтим олівцем веснянки, одягнути шкарпетки різного кольору чи проходити всю зиму в шалику кольору жилетів, у яких ремонтують трамвайну колію.


Так от, класична галичанка – це справді міф, але не в негативному сенсі «манекенної, лялькової, надутої польської галюцинації», як сказав про це один галицький письменник, а в сенсі високої поезії, романтичних поривів, які далеко сягають за межі примітивного повсякдення, в сенсі того самого епосу, якого Галичина, на моє глибоке переконання, зовсім навіть не позбавлена. Візьмімо хоча б поезію, бо хто, як не поети, творить міфи? Героїні галицьких поетів – це жінки-духи, блоківські Прекрасні Дами, про яких у пам’яті залишається лише відчуття доторку до чогось прозорого, легкого, невагомого, нереального, але еротичного, можливо, саме цією своєю загадковістю. «Тепла, погідна, лагідна, оката» Варвара Лангиш чи забута середньовічна поетка Йосифа Кун, образ якої сконцентрований в одній-єдиній фразі: «Дозволь мені кружляти над тобою», Вероніка-сльоза, образ якої не менш осінній, розмитий туманами і фантазією, чи орися, у якої «тонкі нічні молочні пальці, гаряча і рухлива глина…», просто «Ти», «але буде видно і в темряві, що у Тебе втікаюча тінь». Відчуття цієї майже платонічної еротики посилюється постійним зниканням, невловністю: «лиши для мене в магнітофоні пісеньку про своє залишання», відчуттям відсутньої присутності: «Ніде коханої немає – ні в небі, ні на дні. Пустеля». Ідеальна галичанка – це безтілесна Муза, яка має надихнути і зникнути, їй немає місця в реальному житті, бо хіба ж можна реальній жінці сказати: «Я хочу почути, як вона скаже: «Дозволь мені кружляти над тобою»?

- Напечатали рассказ?
- Напечатали.
- Деньги получил?
- Получил.
- Хорошие?
- Хорошие. Но мало.


Однажды меня приняли за Куприна. Дело было так.
Выпил я лишнего. Сел тем не менее в автобус. Еду по делам.
Рядом сидела девушка. И вот я заговорил с ней. Просто чтобы уберечься
от распада. И тут автобус наш минует ресторан "Приморский", бывший
"Чванова".
Я сказал:
- Любимый ресторан Куприна!
Девушка отодвинулась и говорит:
- Оно и видно, молодой человек. Оно и видно.


Николай Тихонов был редактором альманаха. Тетка моя была секретарем
этого издания. Тихонов попросил ее взять у Бориса Корнилова стихи. Корнилов
дать стихи отказался.
- Клал я на вашего Тихонова с прибором, - заявил он.
Тетка вернулась и сообщает главному редактору:
- Корнилов стихов не дает. Клал, говорит, я на вас с ПРОБОРОМ.
- С прибором,- раздраженно исправил Тихонов,- с прибором. Неужели
трудно запомнить?!