Папаня с утра успел уже принять и находился в благом настроении. Перед мамой он оправдался тяжелым стрессом, который испытывает уже неделю, всвязи с поднятием цен на пиво, а передо мной хорошим пинком по заду, чтобы я не лез не в свое дело. Я то про это дело догадывался, потому как вчера папаня праздновал день взятия бастилии и орал с камрадами пол ночи песни из фильма про трех мушкетеров. Но ничего говорить не стал, потому что попа после пинка очень уж болела.

Папаня, видимо страдая за революцию, послал меня за пивом, а сам прилег отдохнуть. Ну я и пошел в ларек. Вернулся я быстро, потому что в ларьке у папы кредит кончился, а история о его душевных страданиях вызвала у продавщицы громкий ужасающий хохот.

Однако дома оказалось, что папа уже излечен от депрессии простым и эффективным способом: мама гоняла его по квартире мокрым полотенцем, а папаня вопил, что ему уже гораздо лучше и где огородные принадлежности, потому что необходимо немедленно прополоть сорняки. Излечившись таким чудесным образом, папаня бодро потопал по огородным делам, а я решил немножко прогуляться.

Однако в подъезде меня ждали. На нижней площадке было темно, из этой темноты ко мне протянулись руки и, схватив за шею, прижали к стенке. Я мужественно завизжал, однако Верка сказала, чтобы я заткнулся, потому что сейчас мы будем целоваться и, может быть даже по французски. Как целоваться по французски, я не знал, но звучало страшно.
Я сказал Верке, что целоваться негигиенично и что мне мама не разрешает. Но она стукнула меня коленкой в живот и ответила, что когда два человека любят друг друга, ни о какой гигене и речи быть не может. И если я не начну немедленно целоваться, то она закричит на весь подъезд, что я ее насилую. Я тут же завопил на весь дом, что меня насилуют и чтобы меня спасли и Верка мгновенно пустилась наутек, смешно переваливаясь с боку набок. Тогда я засвистел, как милицейский свисток и она бросилась бежать еще быстрее.
Я же пошел домой, потому что гулять мне расхотелось.